Гамзатов против Адалло

В 50-м году, когда культ личности достиг кульминации цветенья, поэт Гамзатов и сам так расцвел, что издал сборник стихов и поэм под претенциозным названием «Год моего рождения» — в этом панегирике, иначе не скажешь, на материале исторических событий, народных преданий и легенд в фантасмагорическом развитии сюжетной линии безымянные персонажи взаимодействуют с главным героем, имя которого Сталин! По его адресу и пел новоявленный панегирист дифирамбы за приезд в Дагестан и объявление им автономии Дагестану, назвав этот акт днем рождения Дагестана и за одно поэта Гамзатова (хотя факт остается фактом: мать Хандулай произвела его на свет через три года по происшествии этого самого исторического события). В нашей жизни, как говориться, всякое бывает. Бывает, конечно, и второе рождение.

«Имя вождя»

Имя — Сталин!

Оно повсюду вместе с нами,

Как наша песня,

Наше знамя.

В его ученье — свет чудесный,

В нем коммунизма торжество,

И нет на свете лучшей песни,

Чем доблестная жизнь его.

За этот панегирик, ставший бестселлером в период культа личности, он удостоен престижной Сталинской премии, что сделало его популярной личностью в литературном «королевстве», где он чувствовал себя как рыба в воде. С установлением реформаторской власти Хрущева, наш Лауреат Сталинской премии, то бишь панегирист тоталитарных нравов Гамзатов вопреки собственному утверждению нашел-таки рубеж тому имени и тем же писательским пером нанес «вождю народов на века», «великому вождю и учителю», «отцу народов» и «Великому Сталину» бесчестье, начисто выхолостив его образ из сюрреалистических произведений, но звание Сталинского лауреата, хоть и не громогласно, так и сохранил, благо повод нашелся: премию по воле Хрущева переименовали втихомолку в Государственную. А при переиздании одноименной поэмы в новом, доработанном, варианте собственное имя «Сталин», которым изобиловало это «эпохальное произведение» с легкой руки автора оказалось переименованным в нарицательное имя «нарком». Излюбленное слово «вождь» так же заменено тем же безобидным словом «нарком». Ведь, кроме Сталина, были в истории и другие наркомы. Зачем новому-молодому читателю знать, о каком наркоме речь? Шито-крыто.

Ах, да… И это после политико-технологического процесса в Москве по русифицированию авторско— аварского текста. Технология — это литературная обработка данного произведения со строгим соблюдением законов стихосложения с целью придания ему, обрабатываемому предмету уже названому выше, художественные свойства, которые необходимо получить обработчикам (читайте — переводчикам. В общем-то не имеет при этом значения, владеют ли они — Яков Козловский, Наум Гребнев, Семен Липкин, например, или другие, языком оригинала, в данном случае аварским). Обработка — это не обязательно развитие самого предмета, то-есть оригинала, а устранение «лишнего» (дефекта!) и присоединение «желаемого») единого содержания и идеологической выраженности). Интересные, человеческие, высокохудожественные, нравственно чистые — неважно. В технологии переводческого дела допустимо все, что ведет к достижению поставленной цели, запланированной технологами (автором, рецензентом, редактором, издателем. Правда жизни (а в наши окаянные дни тем более) сложна и горька.

Никогда душевная жажда вопросить не должна оставаться в груди у того, кто жаждал вопросить. Никогда сердечный вопрос не может быть докучен или не уместен.

Никто, наверное, из критиков-созерцателей не сомневался, для чего ты, великий поэт Расул, производил переделки своих прежних признанных стихов. По всему вероятию, производил их, вопреки настроений читателей, основываясь на разуменье самого себя, на устройстве головы своей, если не по соображениям политическим или конъюнктурным. Точно «Год моего рождения» первый блин комом (который можно вдруг вновь испечь!), а не большая обдуманная вещь, которой отдал всего себя, и сколько времени заняла, не говоря уже о том, что в официальных кругах получила надлежащую оценку.

Правда, значительно позже — более чем через четыре десятка лет, именно в постсоветское время как-то официально в эксклюзивном интервью официальному печатному органу непокаянная звезда советской литературы Гамзатов чистосердечно признался: «Поздно, к сожалению, узнал и правду о провозглашении автономии Сталиным в Темир-Хан-Шуре». Но какую именно правду — так и оставил без раскрытия скобок. — Я как ребенок доверчив, верил Сталину… слишком поздно понял, что это был двуликий и жестокий человек, Гений (все-таки гений!), но злой».

Расуловские рассуждизмы — заказное и оплаченное сочинительство. Но много ли среди читателей (да и почитателей!) знающих, представляющих или понимающих хоть мало-мальски такое многосложное явление, как переводческое, так и собственно литхудтворчесво. Таковы, наверняка, абсолютное большинство. Но кто-то, это абсолютно точно, безусловно все и совершено точно знал о политическом эффекте, запрограммированном одиссее промысла сочинения.