Ганфайтер. Дилогия

В семь вечера каперанг Исаев доложил, что вышел в точку, над которой расположился лагерь «интеров», остановившихся на ночёвку.

– Действуйте, капитан, – сказал Тимофей.

– Выпускаю криоботы, – донёсся ответ.

Сихали смотрел на белый простор под голубым небом, а видел мрак глубины и огромный обтекаемый корпус «Гренделя», всплывшего под самый ледник. Сейчас в борту атомарины открываются люки, и четыре криобота выбираются наружу в облаках пузырей… Они медленно всплывают вверх, меж кривых колонн и двадцатиметровых гребней, и вот заработали пульсаторы, дробя километровую толщу льда. Киберы поднимаются всё выше и выше, упираясь кормовыми щупальцами, подтягиваясь на носовых, а в центральной части каждого криобота тяжело покачивается термическая бомба…

Долго ли, коротко ли, а радиофон пиликнул. Командир подлодки отрапортовал:

– Криоботы заняли боевую позицию.

– Активируйте, капитан, – негромко сказал Браун.

Быстро спрятав радиофон, он крикнул пилотам:

– Взлетаем! Должны как раз успеть.

Турболёты завели свою обычную предстартовую песнь, полную воя и рокота, и снялись с обледеневшего острова. Летели «батоны» недолго – минут через десять впереди нарисовались чёткие «линеечки» машин – огромных, угловатых танков высшей защиты типа «Йотун». Чуть дальше танков, выстроившихся в четыре ряда, так же красиво, рядами и шеренгами, стояли флаеры, а между тем, что летает и рождено ползать, располагались автономные жилые модули.

«Батоны» фридомфайтеров облетели лагерь стороной, описывая круг. Сихали всматривался в лёд, но никаких перемен не замечал. Может, что не заладилось у Витальича?..

Это случилось буквально через минуту – ледник под ТВЗ пошёл трещинами, стал рыхлеть и оседать. Танки, грузно кренясь, будто сами по себе, многими тоннами веса продавливали лёд. Пятнами засинели разводья, выступила наверх парившая вода.

«Йотуны», один за другим, опрокидывались или уходили под воду коробчатым задом. А вот и первый флаер соскользнул в полынью.

Вода ударила снизу, взламывая лёд, забила гейзерами, крутя и переворачивая таявшие льдины, напуская облака пара. Бешеная энергия термических бомб всё ещё шла с глубины, растапливая лёд, нагревая воду до плюсовой температуры, немыслимой для моря Росса.

И только теперь «интеры» забегали. Они выскакивали из модулей, ища спасения за бронёй танков, но те уже шли на дно, опускаясь в мёрзлый ил. Толпа военных бросилась в другую сторону, к флаерам, но и те не стояли более на вековечном леднике, а плавали между таявших льдин или погружались.

Круг чистой воды всё ширился и ширился, достигая сотен метров в поперечнике. Льдины, плавно кружившиеся в этой гигантской полынье, распадались в шугу. Полупритопленные, плавали жилые модули, вздуваясь пузырями. «Интеры» лезли на их скользкие стенки, но срывались, а когда забиралисьтаки на неустойчивый верх, то «поплавки» под ними переворачивались.

Сихали кивнул Шалыту:

– Самое время.

Генрук АЗО построжел. Вынув радиофон, он вызвал борт три и сказал:

– Готовность.

– Есть готовность! – донёсся слабый ответ.

– Сброс!

Незримой тенью прошёл над полыньёй турболёт Марты Вайсс. Блестящий цилиндр криогенератора возник словно из воздуха и рухнул в воду, закачался на тёплых волнах. Несколько «интеров» поплыли к нему – и погибли первыми.

Над водою вспухло маслянистожирное белое облако. От сработавшего криогенератора пошла волна холода – падение температуры до минус ста пятидесяти мгновенно заморозило воду, сохраняя гребешки и мелкую зябь запечатлёнными в молодом льде.

Трупы «интеров» и жилые модули сковало метровым слоем «айса» – и всё замерло.

– Это вам за Леверетт, – проговорил Шалыт вздрагивавшим голосом.

ТугаринЗмей перекрестился, а Купри проговорил ворчливо, словно стесняясь своей домовитости:

– Танкито новые, поднять бы их…

Сихали криво усмехнулся.

– Обязательно, – сказал он. – Витальич отметит ТВЗ буйками, а потом мы их достанем со дна. Пригодятся в хозяйстве!

29 декабря, 22 часа 20 минут.

АЗО, станция «МакМердо».

Почемуто именно сейчас, когда до «МакМердо» оставалось полчаса лёту, Тимофей ощутил надлом. Это было не физическое утомление, когда, бывает, так ухайдокаешься, что ни рук ни ног поднять не в состоянии. Пустяки, дело житейское – поваляешься на диване с часок, поешь, отоспишься, и снова ты свеж и бодр.

Но Брауна донимал иной устаток – не тела, а души. Хорошо Змею или Помаутуку – помолятся, покаются, и легчает им. А у Тимофея не было веры в моление. Что слова? Лишь звук пустой.

Если существует Господь, то Он равен Вселенной, и, чтобы понять Его, надо самому быть Богом. Человек слишком ничтожная величина, чтобы учитывать её в решении божественных уравнений, а не принимать за простую погрешность в вычислениях.

Покоя не было Тимофею. Слишком уж много смертей вокруг, страдания, ненависти, злобы, горя, отчаяния, чтобы воспринимать мир как прежде – легко и ясно. Не получается… Один выход оставался ему – поскорее закончить эту дурацкую, такую странную – и страшную! – такую ненужную войну.

– Подъём! – заорали из пилотской кабины. – Подлетаем!