Ганфайтер. Огонь на поражение

— Знакомьтесь, — сказал Станислас с оттенком нетерпения и хлопнул по груди двухметрового: — Это Арманто, знатный китодой, командир звена субмарин, старший смотритель… и ленивый до ужаса!

Дитя тундры ничуть не обиделось — ухмыльнулось, смежая глаза в щелки, и поправило главного смотрителя:

— Шибко-шибко ленивый, однако!

— Не прикидывайся чукчей.

— А я кто, по-твоему?!

— Тимофей Браун, — не к месту вставил младший смотритель и подал руку.

— Арманто Комович Вуквун, — церемонно сказало дитя, сжимая его пятерню так, что косточки хрустнули.

— А это — Рыжий и Белый! — продолжал представление Боровиц.

— Шурики мы, — солидно отрекомендовался рыжеволосый. — Мы не клоуны, сразу предупреждаем. Мы жутко серьезные!

— Я — Шурик Белый, — отрекомендовался светлый. — Фамилии такой.

— А я — Рыжий! — ухмыльнулся его товарищ.

— А то бы он не догадался, — прогудел Илья, он же Тугарин-Змей.

И Браун пожал крепкие руки новых знакомых. Ладони у них были — сплошная мозоль.

Похлопав себя по карманам, Станислас спросил:

— Закурить есть?

Тимофей с готовностью достал пачку сигарет с зеленым биофильтром — сам он не курил, только угощал.

— Не-е, Сихали, — мотнул головой сегундо. — Эту хрень я в рот не беру. В них не табак, а одно название…

Арманто протянул Боровицу кисет, Рыжий поделился клочком папиросной бумаги.

— О, совсем другое дело! — оживился сегундо, привычным движением скатывая самокрутку. — Тутошний табачок, океанский… — просветил он Брауна. — Водоросли такие в лагунах разводят, в них того никотину… Ну, прямо завались!

Закурив, Станислас сощурился довольно, а китопасы переглянулись и уставились на Тимофея.

— Кха-кхм! — отчетливо прокашлялся Белый и сделал выразительный жест: — Проставиться надо.

— Думаешь? — сощурился сегундо.

— А как же?! — вытаращился на него Рыжий. — Закон суров, но это закон — новенькому полагается угостить… Нет, ну ты сам подумай — как ему еще вливаться в коллектив?

— Ладно, — ухмыльнулся сегундо. — Закуска за мной.

— А я угощаю! — расплылся в улыбке младший смотритель, радуясь, что народ ему попался хороший.

Всей компанией они ввалились в двухэтажный «Сейвори-салун». На втором этаже располагались номера для постояльцев, к ним вела лестница, стилизованная под корабельный трап, а само питейное заведение помещалось в обширном зале с десятком столиков и барной стойкой.

Посетителей было мало. Четверо парней сидели за столом, покрытым зеленым сукном, и играли в покер, еще двое-трое цедили двойной бурбон. За стойкой бара стоял монументальный детина, похожий на былинного богатыря. Он протирал стаканы.

Китопасы прошли к стойке, сделанной из орехового дерева, и облокотились на нее.

— Логан, — обратился Боровиц к кабатчику, — срочно требуется спрыснуть радость.

— Всем? — деловито осведомился кабатчик.

— А как же! — воскликнул Рыжий.

Логан с привычной ловкостью расставил стаканы и в каждый плеснул виски на два пальца. Следом появилась копченая нерка на кукольных тарелочках и пасифунчики.

— Ну, поехали! — провозгласил Станислас.

И все поехали. Между первой и второй промежуток небольшой… Бог любит троицу… В общем, очень скоро движения Брауна обрели широкую и плавную амплитуду, а хмельная радость подняла ему тонус. Но воспитание брало свое — после третьей он перешел на кофе. Держа в правой руке чашку с крепчайшим настоем по-венски, Тимофей обернулся к залу, привалившись спиною к стойке, и оглядел любителей выпить и закусить. Тех явно прибавилось.

Люди в потрепанных комбезах отоваривались у буфетов-автоматов, выбирая горячительные напитки и немудреную закуску. Это и были те, кого звали океанцами, — китовые пастухи, кибернетисты-снабженцы, операторы перерабатывающих комбинатов, смотрители планктонных плантаций, прозванные фармбоями, наладчики автоматов, диперы-глубоководники, бродяги-бичи, картежники-шулера и прочий люд. Больше всего в поле зрения попадало белых лиц, загорелых и обветренных, много было смуглых латинос и полинезийцев, встречались азиаты. Раздавались голоса на русском, английском, испанском, на терралингве.

И тут Тимофей словно напоролся на тяжелый, немигающий взгляд длиннолицего хомбре.[20] Глаза у того были серые, словно выцветшие, и странно смотрелись на широком лице с агрессивно выпяченной челюстью.

Длиннолицый усмехнулся, ощеривая желтые зубы, и встал со стула — лениво, с оттяжечкой, словно нехотя.

— Осторожно, Сихали, не связывайся с ним, — тихо произнес Стан. — Это Заика Вайсс. На прошлой неделе он убил двоих.

— Спасибо, что предупредили, — сказал Браун, делая глоток.

Заика Вайсс воздвигся перед ним, чуть расставив ноги, в очень удобной для стрельбы с бедра позиции.

— Эй, т-ты! — рявкнул он. — Что-то я тебя не з-знаю!

Тимофей глянул на китопасов. Шурики изо всех сил делали вид, что ничего не слышат, так увлечены выпивкой. Один Тугарин-Змей набычился, собираясь развернуться и узнать, кто это там шумит, но серьезный Арманто придержал Илью. И Браун понял, что настал момент истины — каждый мужчина должен сам запрягать своих коней…