Гангстер

— Ангус Маккуин не трудится, — сказал Анджело. — И живет лучше.

— Ангус Маккуин — преступник, — прошипел Паолино, его глаза потемнели от ненависти к этому человеку и его образу жизни. — Он слишком плох для того, чтобы работать. Он живет за счет моей работы. Моего пота. Он может научить тебя только неправильной жизни. Жизни, отравленной ядом.

— Он учит меня играть в карты, — сказал Анджело.

— Ты еще маленький, — сказал Паолино. — Когда ты станешь постарше, он научит тебя чему-нибудь похуже.

— Ты боишься его? — спросил Анджело.

— Я боюсь за тебя, — ответил Паолино. — Я знаю, какое зло творят эти люди. Я видел это в Италии своими собственными глазами. И не желаю видеть это здесь. Не желаю, чтобы все повторилось снова.

— Так ты поэтому приехал в эту страну? — спросил Анджело, уставившись на корзину с мидиями.

— Я приехал ради тебя, — сказал Паолино. — Я хотел для тебя лучшей жизни, чем та, что была у нас в Италии. Но я не смогу сделать этого, если ты предпочитаешь этих людей мне.

— Они мои друзья, — сказал Анджело, вновь подняв глаза к Паолино.

— Но мне они враги, — сказал Паолино. — Если ты останешься с ними, станешь одним из них, то не сможешь оставаться моим сыном.

Анджело отвел взгляд и долго рассматривал залив, на его лицо набежало теплое спокойное выражение.

— Я люблю тебя, папа, — прошептал он. — Но я не хочу быть похожим на тебя.

Паолино глядел на профиль своего сына и испытывал почти неодолимое желание заплакать. Он всегда считал Анджело слабым, непригодным к тем требованиям, которые предъявляла к людям эта жестокая страна. Теперь он понял, что ошибался. В хилом теле его сына имелась твердая сердцевина, о которую должны были сломаться зубы всех опасностей, что поджидали его впереди.

— Ты не будешь похож на меня, Анджело, — сказал Паолино, гладя голову мальчика влажной ладонью. — Ты сильный. У тебя будет в жизни много трудностей, но это тебе не грозит.

Анджело снова повернулся к отцу; солнце сверкало прямо у него над головой.

— Отдохни, папа, — сказал он. — А я буду ловить ракушки.

Не дожидаясь ответа, Анджело спрыгнул в воду и отошел на несколько шагов ближе к берегу. Весь остаток дня он шустро вылавливал из песка укрывшихся моллюсков.

Жозефина и Анджело медленно шли по многолюдной улице, старуха опиралась правой рукой на согнутую левую руку мальчика. Летний день уже клонился к вечеру, и на улицах было полно мужчин, возвращавшихся домой с работы, и женщин, торопившихся в свои перенаселенные квартиры, чтобы начать готовить обед. Анджело прижимал к груди небольшой бумажный пакет с перезрелыми помидорами и красным луком. Они с Пудджем работали на Ангуса Маккуина как разносчики с неполной занятостью, два раза в неделю, получая товар и сдавая деньги в задних комнатах баров и столовых. Анджело за это платили два доллара в неделю, и он с удовольствием ощущал деньги в своем кармане. Тогда он впервые почувствовал вкус незаконно добытых денег, и он ему понравился.

«Деньги-только ради них и становятся гангстерами, — любил, повзрослев, пофилософствовать Пуддж, когда его тянуло поболтать после хорошего обеда. — А все остальное — оно и есть остальное. Деньги — это приманка, на которую ты клюешь. Если не веришь мне, то скажи: есть хотя бы один гангстер, достойный называться этим именем, который начал бы свою жизнь не в крайней нищете? Тачки, биксы, богатые хавиры — все это приходит позже, но на самом деле ты попадаешь на крючок, как только чувствуешь, что значит всегда иметь хрусты на кармане. Ну, а когда ты упакуешься так, что вроде бы нечего больше и хотеть от жизни, ты обнаруживаешь, что тебе совершенно некуда податься. Быть гангстером — вот и все, что ты умеешь, и больше ты никем не можешь стать. А все он, тот первый доллар, который ты сделал еще сопливым пацаном».

— Я хотел бы купить тебе что-нибудь, — сказал Анджело, посмотрев на Жозефину. — Подарок.

— Да разве мне что-то нужно? — пожала плечами старуха. — Помидоры на ужин у нас есть, а утром будет и свежее молочко. Лучше побереги денежки. Чтобы они не разлетались, как только окажутся у тебя в руках.

Анджело поглядывал на лотки, мимо которых они проходили, на ящики, где красовались политые водой овощи и фрукты, на горы мяса и рыбы, разложенные на больших глыбах льда. Уже заворачивая за угол, он заметил низкорослого мужчину, жарившего каштаны на открытой жаровне.

— Подожди меня, — сказал он Жозефине и сунул ей в руки помидоры и лук. Она стояла и, улыбаясь, смотрела, как продавец насыпал жареные каштаны в бумажный пакет. Анджело расплатился и протянул покупку бабушке. — Я знаю, ты их любишь.

Жозефина взяла пакет у Анджело и кивнула, тронутая поступком мальчика, которого искренне полюбила.

— Я часто жарила их для мужа, — сказала она, глядя перед собой. — Мы ели их по вечерам и запивали стаканом-другим вина. Это было наше время — только мы и никого из посторонних. Мне всегда нравилось, как после их приготовления пахнет в доме. А теперь, когда я прохожу мимо этих торговцев, запах жареных каштанов всегда напоминает мне о муже и о тех вечерах.