— Вот все, что нужно любому мужчине для жизни, — сказал он. — Ими он прокормит тех, кто зависит от него, и защитит тех, кого он любит. Оружием этого нельзя сделать.
— Оружие может помочь заработать уважение, — отозвался Анджело, не сводя глаз с покрытых бесчисленными шрамами отцовских рук.
— Нет, Анджело, — сказал Паолино. — Оно может только принести тебе раннюю смерть.
Анджело поднял голову и посмотрел в глаза отцу, его лицо не выражало ровным счетом ничего.
— Как твое оружие принесло раннюю смерть моему брату? — произнес он.
Эти слова потрясли Паолино, как сокрушительный удар, у него пресеклось дыхание. Он закрыл глаза и попытался изгнать явившееся перед ним как наяву видение пули, пробивающей грудь Карло, видение столь яркое и реальное, что, казалось, ему достаточно было поднять руку, чтобы коснуться окровавленного тела своего первенца. Он всю жизнь пытался похоронить это видение где-нибудь в недосягаемых глубинах своей памяти, как ему удалось сделать со многими другими, менее болезненными воспоминаниями. Но сейчас, после ужасных слов, произнесенных Анджело, оно вынырнуло из прошлого и предстало во всех подробностях перед его мысленным взором. Он явственно чуял дым, поднимавшийся из ствола горячей лупары, чувствовал жару натопленной комнаты, видел, как жизнь покидает ангельское лицо его сына. Все это нахлынуло на него со всесокрушающей жестокой мощью и швырнуло его в темную пустую бездну.
— Ты всадил пулю в своего родного сына, — сказал Анджело; он поднялся и теперь возвышался над отцом. — Из своего собственного ружья. И это был поступок не любящего отца. Это был поступок труса.
— Эта минута будет со мной до могилы, — пробормотал Паолино. — Я вижу это каждый день. Мне не может быть прощения.
Анджело наклонился, почти прикоснувшись к Паолино, и взял револьвер с кровати. Он держал его у бедра, положив палец на спусковой крючок.
— Я живу с отцом, который убил родного сына, — сказал Анджело. — Тебе требуется еще какое-нибудь объяснение, зачем мне нужен такой подарок?
— Я никогда не причинил бы тебе вреда, Анджело, — сказал Паолино. — Для того безумного поступка, который я совершил, когда убил твоего брата, была причина. Но это такая боль, которую я ни за что не соглашусь испытать снова.
— Ты не хотел отдать его каморре, — сказал Анджело, — и прикончил его собственной пулей.
— А теперь я отдал тебя американским бандитам, — сказал Паолино. — И расплата за мой грех стала много тяжелее.
— Мне очень жаль, папа, — с искренней печалью сказал Анджело. — Но ты не потерял меня. Я всегда буду готов помочь тебе, если будет нужно.
— Мне нужен сын, который был бы рядом со мной, — отозвался Паолино, чувствуя, что слезы вот-вот хлынут у него из глаз. — А не гангстер.
— Сын может быть и тем, и другим, — заявил Анджело.
— Не для меня, — с трудом выговорил Паолино.
Анджело кивнул, засунул оружие за ремень и вышел из квартиры. Звук захлопнувшейся двери разнесся по пустым комнатам гулким эхом.
Гангстеры редко ладят со своими отцами. Именно поэтому они в детстве ищут другие образцы для подражания среди попадающих в их поле зрения чужих мужчин, к которым они могли бы обратиться за советом, от которых они получают недостающее внимание. Но мужчины, делающиеся их кумирами, не становятся для них новыми родителями, на деле они являются вербовщиками, цель которых — поставлять в свои ряды новобранцев. Часто гангстеры растут без отцов: отцы либо умирают, либо сидят в тюрьмах, либо бросают семью. Если же отец все же есть, то потенциальный гангстер будет сравнивать его с уличным наставником, и это соревнование всегда оказывается безнадежным для отца. «Паолино был трусом, — сказал мне однажды Пуддж. — Он боялся постоять за себя в Италии, а здесь и подавно. За всю жизнь он только один раз проявил смелость — когда убил сына. Что удивительно, это был поступок, характерный для гангстера. Единственный поступок такого рода, который он когда-либо совершил. И в результате он потерял Анджело, жену и все остальное, что имело для него в жизни хоть какое-то значение».
Ангус Маккуин разглядел в Анджело Вестьери эмоциональную открытость и эксплуатировал ее с их первой встречи. У мальчика оставалась неудовлетворенной потребность испытывать привязанность, и Маккуин восполнял эту нехватку весьма искусно. Ребенок никак не мог устоять против такой обработки. Маккуин был хорошим гангстером и великим знатоком по части использования в своих интересах любых человеческих слабостей. Он знал, что за тихим поведением Анджело кроется отчаянное стремление обрести такого отца, которым он мог бы восхищаться и которому мог бы подражать. Дома мальчик не получал того, о чем мечтал. Зато Ангус Маккуин мог дать это Анджело без всякого труда.