Гангстер

Я стоял, прислонившись к фонарному столбу, больше часа, пока не начался дождь. Я посмотрел на темные облака и, кинув еще один, последний, взгляд на бар, повернулся и поплелся прочь. Я шел вдоль вереницы припаркованных автомобилей, повесив голову, боясь очередной тоскливой ночи, ожидавшей меня, очередного томительного вечера с тяжелыми вздохами, принужденными разговорами между мной и моими приемными родителями, постоянно глядящими в сторону. Когда дождь усилился так, что моя ветровка промокла насквозь, я отчетливо понял, что жить в этом новом семействе мне суждено недолго и устрашающим мыслям о приюте суждено вскоре воплотиться в жизнь. Я прошел мимо черного «Линкольн-Континенталя» с ярко светившимися красными стоп-сигналами, отражавшимися в витрине круглосуточной закусочной; дождевые струи барабанили по багажнику, а те, что падали возле заднего бампера, светились красным. Когда я поравнялся с водительской дверью, она распахнулась, преградив мне путь.

Я остановился и, повернувшись, заглянул внутрь. Огоньки приборной панели освещали лицо высокого мужчины, сидевшего за рулем. Света было мало, но хватило, чтобы я узнал водителя. Это был тот самый человек, который пригласил меня тогда в бар, распорядился, чтобы меня накормили, и позволил смотреть бейсбол. А он глядел на меня, опустив одну ногу из открытой двери на край тротуара. Глаза у него были цвета ночи, руки лежали на баранке снизу; он внимательно смотрел, как дождевая вода текла по моему лицу и шее.

— Если ты намерен проводить много времени на улице, то было бы полезно завести зонтик, — сказал он.

— Я не сильно боюсь дождя, — ответил я. — Да и живу я недалеко.

Он убрал ногу в автомобиль.

— В таком случае нет смысла предлагать подвезти тебя.

Я кивнул.

— Вы не сказали мне, как вас зовут, — сказал я. — Тогда, когда позволили мне сидеть в вашем баре.

— А ты не спрашивал. — Он разговаривал со мною, но то и дело переводил взгляд на зеркало заднего вида, все время проверяя, что делается у него за спиной. — Спросил бы, а я бы сказал, что ты можешь называть меня Анджело.

— Если я еще немного постою здесь, то, наверно, утону. А в вашу машину заливается дождь, и она скоро вся промокнет. Думаю, вам это не шибко понравится.

— Это не мой автомобиль, — сказал он, совершенно не обращая внимания на воду, действительно попадавшую внутрь (и на него) сквозь распахнутую дверь. — Но прежде чем ты уйдешь, я хочу попросить тебя кое-что сделать для меня.

— Что? — Я наклонился к нему, чтобы лучше слышать его негромкий голос сквозь шум дождя.

— Скажи тем людям, у которых живешь, что в понедельник придешь домой очень поздно. И еще скажи им, что ты будешь со мной и чтобы они не волновались.

Он захлопнул дверь, и сразу же заработал мотор. Вспыхнули фары, автомобиль сорвался с места, разбрасывая воду из-под колес. Я видел, как машина сбросила скорость на углу, резко свернула направо и исчезла из вида. Я промок до нитки и дрожал от холода. Нужно было пройти еще по четырем тихим, плохо освещенным улицам до дома моих приемных родителей, и я больше не делал никаких попыток укрываться от дождя — все равно без толку. Я знал, что, когда доберусь до дома, свет будет погашен, а взрослые не выйдут из-за закрытой двери своей спальни, даже не скажут мне ни слова. На маленьком кухонном столике меня будет ждать холодная еда и, возможно, крошечное полотенце, брошенное на спинку стула. Я разденусь в передней и брошу там одежду мокрой кучей, чтобы не оставлять по всей квартире мокрого следа. Я запру за собой входную дверь, пробегу на цыпочках в мою комнату в глубине квартиры, заберусь в кровать и буду пытаться высохнуть и согреться под тонкой белой простыней и толстым стеганым одеялом.

И еще я знал, что этой ночью засну с улыбкой.