Гангстеры

— Fleur de mal, — сказал Посланник.

— Что это значит?

— Цветок зла. По-французски.

— Я знаю, что значат эти слова, — сказал я. — Но что они будут означать в моей книге?

— Мои заказчики увидят, что вы все поняли. Что вы приняли поставленные мною условия… И оставят вас в покое. И нам больше не придется видеться. Неплохо для трех словечек?

Я молчал, онемев. Мне угрожали, требуя молчания, а теперь еще и намеревались посадить в моей книге цветы зла. Сказать было нечего.

— У вас было время переварить сказанное и прислушаться к голосу разума… — Но я не слышал этих слов. Я сидел в безвоздушном, беззвучном вакууме. Посланник работал на стадии воззваний к разуму. Казалось, она длилась вечность, но на самом деле наверняка не более часа, пока не настало время идти дальше, чтобы, как он выразился, «взглянуть на Генри».

Мод неподвижно лежала в постели, закрыв глаза. Мне пришлось наклониться, чтобы проверить, дышит ли она. Но как только я умолк, она повернула голову, не открывая глаз, однако с выражением, словно говорящим о том, что она все слышала и ждет продолжения. Но я не был уверен тогда и не уверен сейчас. Может быть, мне показалось. Может быть, она лежала в забытьи, крепком забытьи: открыв глаза, Мод очень удивленно посмотрела на меня и косо улыбнулась: «Привет… наконец-то…» — произнесла она почти обычным голосом.

Она здоровалась не со мной, а с Генри. Чтобы я ни говорил, перед глазами у нее был только он. Я знаю. Она переделывала все, что я рассказывал. Мод так быстро и безвременно состарилась, что больше не воспринимала мучительную правду.

На улице перед пивной Посланник поймал такси и назвал адрес, который я не успел разобрать. Мы ехали примерно четверть часа, к окраине — вероятно, западной: насколько я помню, мы не пересекали реку. Остановился автомобиль в частном секторе, у ворот в высокой железной ограде, за которой располагался сад, больше похожий на лес. Ворота не были заперты, и Посланник открыл их так же свободно и уверенно, как двигался в центре города. Слабо освещенная дорожка вела через сад к большому зданию, похожему на роскошное учреждение эпохи Габсбургов. Над незапертой входной дверью светила лампа, гостеприимно приглашая внутрь. Миновав пару плотных бархатных драпировок и некое подобие проходной, мы оказались в большом холле, где нашу верхнюю одежду принял гардеробщик. Гардероб был бесплатным.

Обстановка напоминала фойе театра — точнее, казино. Та же атмосфера — приглушенные разговоры, когда всем ясно, что настоящая игра происходит где-то в другой части здания.

Лишь на втором этаже слышалась музыка, венский вальс — наверняка известный. Посланник ничего не говорил, просто продолжал подниматься по лестнице. «Сверху лучше видно», — прошептал он. На втором этаже потолок был ниже. Там же находился бар, в котором призывно виднелись подносы с бокалами игристого вина. Но мы, очевидно, пришли туда не для того, чтобы пить.

Посланник открыл обитую мягким материалом дверь, и меня окатило волной музыки — живой музыки в исполнении маленького оркестра, расположившегося в галерейке первого этажа. Мы же находились этажом выше, на другой галерейке, с которой можно было окинуть взглядом весь зал. Внизу танцевало множество нарядных пар — мужчины во фраках и дамы в длинных платьях. Потолок украшала огромная люстра. Остальное освещение составляли подсвечники с искусственными свечами на колоннах, поэтому в зале было довольно сумрачно. Оркестр играл в полумраке, очевидно, не нуждаясь в нотах. Душная теплота сочеталась с затхлым запахом, словно обычно в этом зале сыро и холодно. Помещение было слегка обшарпанным: роскошь со следами упадка. Если бы мы находились по другую сторону железного занавеса, в соседней стране, то я решил бы, что это здание — старый дворец, экспроприированный и отданный какому-то государственному учреждению.

Посланник присел у перил, откуда был виден весь зал. Я присел рядом, послушно, не задавая вопросов. Это не требовалось. Ответы все равно прозвучали.

При ближайшем рассмотрении я заметил, что у всех танцующих скрыты лица: элегантными черными или белыми полумасками, либо полностью закрывающими лицо блестящими, разноцветными карнавальными масками. Все это выглядело как гротеск Джеймса Энсора.

Едва заметив эту деталь, я увидел, что один из мужчин хромает, с трудом успевая за тактом. Стараясь изо всех сил, двигался он все же скованно и неуклюже. У партнерши не было одной руки. Обратив внимание на другую пару, я заметил то же самое: мужчина двигался с трудом, а женщина имела осанку горбуньи. Тогда я обнаружил, что все пары в той или иной степени покалечены.

Посланник только этого и ждал. Взглянув на меня, он склонился и произнес:

— Вот… с женщиной в голубом…