Гангутцы

— Это не устраивает нас, настоящих финнов. Мой отец — врач, ему пятьдесят лет. Его тоже мобилизовали и заставили воевать. Скоро не останется в живых ни одного финна.

— Кроме тех, кто сдался в плен?

Олконнен опустил голову.

— Почему же другие финны не последуют вашему примеру, Олконнен?

— Нам с детства внушают ненависть к русским. Мы не знаем России, боимся ее.

— Однако вы все же знали, что Красная Армия гуманно обращается с пленными? Теперь вы в этом убедились. Почему бы вам не выступить по радио и не рассказать об этом своим соотечественникам?

Олконнен молчал.

Расскин развернул перед ним пачку листовок на разноцветной бумаге: фашист верхом на шее финского солдата; голодный финн жадно наблюдает, как гитлеровец пожирает из котла Суоми его продовольствие. Подписи на финском языке призывали солдат Финляндии повернуть оружие против Гитлера.

— Эти листовки, — сказал Расскин, — завтра будут сброшены с самолетов над Финляндией. Ваша родина, кажется, здесь где-то недалеко. Хотите, мы сбросим ваше письмо на родину о том, что вы живы, здоровы и вам не так уж плохо в русском плену?

— Вы сбросите с самолета такое письмо?.. Я напишу это письмо. Я напишу, чтобы не верили ни одному слову Гитлера.

— Возможно, вы эти же слова повторите по радио?

— Я готов выступить по радио, сделать все, что возможно, чтобы открыть моим соотечественникам глаза на чудовищность этой войны…

Через некоторое время Олконнен наносил на карту все, что знал о расположении финской артиллерии, аэродромов, войск, и сообщил, что корректировщики морской артгруппы теперь, после взрыва на Моргонланде, переселились на Бенгтшер.

Глава десятая Маяк на Бенгтшере

Серая гранитная башня, примыкающая к прочному толстостенному дому, господствовала над главными фарватерами, ведущими к Гангуту с южного берега — от Палдиски и Таллина и с востока — от Кронштадта. Башня высотой в сорок шесть метров стояла на самой возвышенной части небольшой вытянутой скалы, называемой островом Бенгтшер. Скала эта голая, отшлифованная ветрами, пробитая в иных местах волнами, вымывшими в ней расщелины. Жить в такой скале, обдуваемой со всех румбов, неуютно, но такова Балтика и ее заливы, немало в них разбросано подобных скал, лишенных какой бы то ни было растительности, но издавна приспособленных людьми для устройства маяков на пользу мореплавателям. В мирное время на таких заброшенных в море островках несут вахту сигнальщики и смотрители маячных огней. Во времена войн маяки гаснут, но вахты на скалах продолжаются.

На Бенгтшере когда-то жили русские матросы. Там стояла радиостанция Балтийского флота, редкая в те времена; хроника морских боев сохранила краткое сообщение о двукратном обстреле этой радиостанции крейсерами кайзеровского флота «Аугсбург», «Блюхер», «Страсбург» и «Магдебург» — последний из перечисленных кораблей вскоре сам погиб, наскочив на банку в районе острова Осмуссаар.

Но то происходило осенью четырнадцатого года, больше чем за четверть века до описываемых событий обороны Красного Гангута. Теперь остров и маяк были заняты матросами и солдатами Маннергейма. Всего тринадцать с лишком миль до полуострова — удобнейшая позиция для наблюдателей, вооруженных наилучшей оптикой, доставленной из фашистской Германии. Не только ни один корабль не мог пройти незамеченным мимо Бенгтшера, но с маяка можно было с восхода и до захода солнца следить за каждым движением на полуострове и восточных островах. Издалека, на подходе к Гангуту, вахтенные замечали эту башню на скале, напоминающую кирку, и вся команда следующего к полуострову корабля жила с той минуты в тревоге и напряжении. Даже не зная точно, что на маяке расположен пост управления огнем западного округа береговой обороны финнов, каждый мало-мальски грамотный человек понимал, что наблюдатели Бенгтшера уже засекли идущий на Ханко корабль и передали его координаты батареям на Эрэ или на других островах, в зависимости от того, каким курсом следовала цель. И все же корабли, преследуемые артиллерийским огнем, благополучно проходили к Гангуту, иногда дожидаясь тумана или темноты.