Гангутцы

На Фуруэне волновались, ожидая возвращения Алеши. Противник на соседних островах, видимо, еще не знал, в чьих руках Фуруэн. Богданыч удивительно точно разведал численность и расположение вражеского гарнизона. Финны не успели опомниться, застигнутые матросами врасплох. А когда ножи уже были спрятаны в ножны, каждый из матросов испытал гнетущую усталость. Легче пережить шумный, грохочущий бой, чем подобную ночь. Нужна была разрядка. Хотелось драться, стрелять, колоть штыком, идти врукопашную или же поспать, заснуть отрезвляющим сном. Но и спать нельзя и драться не с кем, надо лежать на тесной скале, где убитых врагов втрое больше, чем живых матросов, лежать тихо, говорить вполголоса, а еще лучше — молчать и ждать, ждать, когда на соседних островах очнется противник, когда он сунется сюда с похлебкой для своих солдат или еще с чем-нибудь и наткнется на засаду.

Не знали, что творится на Фуруэне, не только финны. И с нашей стороны сюда то и дело залетали шальные пули. Телефонной связи с Хорсеном не было, а фонариком предупреждать наблюдательный пост опасно. Матросы заранее подыскивали себе хотя бы маленькую защиту от огня — и от своего и от финского. А каков будет огонь, когда противник разберется, что к чему, Щербаковский и его товарищи отлично представляли: они уже не раз лежали на скалах под перекрестным обстрелом.

На Фуруэне стояли два финских станковых пулемета. Щербаковский приказал развернуть их на проливы — направо и налево; потом он запутался, где лево и где право, где фронт и где тыл, и сказал пулеметчикам, что, поскольку остров есть часть суши, со всех сторон окруженная водой, стрелять надо вкруговую, откуда бы противник ни появился. Это была не шутка, а горькая правда, потому что черт его знает, откуда вздумают сунуться финны на одинокую скалу, которая находится в самом центре их расположения.

Богданыч и ночью продолжал разведку. Он обошел скалу, собрал документы, письма, записки в карманах убитых. Все важно разведчику, иной мелочью можно оказать штабу неоценимую услугу. Затемняя фонарик бескозыркой, Богданыч осторожно освещал лица убитых, хмурясь и злясь, что нет нигде бритоголового. Неужели один удрал? Если удрал, то почему противник не открывает огня?

Освещенные фонариком веки одного финна дрогнули. Живой солдат смотрел на резкий свет с таким ужасом, какой застыл в остекленевших глазах мертвецов. Это длилось мгновение, но мгновения было достаточно Богданычу, чтобы вспомнить Васю Камолова: «А наших терзать и убивать тебе не страшно?!» Он схватился за нож. Солдат застонал. Богданыч бросил нож; он вынул из кармана индивидуальный пакет и кляпом зажал солдату рот.

— Тихо, ты… Не то успокою навеки…

Оттянув солдата к блиндажику, где находился Щербаковский, Богданыч сказал:

— Иван Петрович, их было не двадцать шесть, а двадцать семь. Один ушел. Бритоголовый.

— С-бежал?

— Не знаю. Если б сбежал, поднял бы шум. А они молчат.

— Т-огда надо искать.

— Ищет Макатахин.

— А этого зачем приволок?

— Живой.

— Что же, я его нянчить буду?

— Нельзя, Иван Петрович. Нельзя. Если б в бою — я бы сам…

— К нему п-попадешь — не помилует. П-омнишь теплоход «Комсомол»? У меня дружок кочегаром там плавал. П-попал фашистам в лапы — иг-голки под ногти вгоняли. Всю команду пытали… А эти?! Звезды на спине в-ырезают пленным…

— Так то ж фашисты…

Вернулся Макатахин и доложил, что бритоголового на острове нет.

Противник молчал.

Уже светало. Залив затягивало клочковатым туманом, как разорванной на полосы простыней. Такой туман опасен: вовремя не разглядишь финскую шлюпку. Матросы вглядывались в проливы, отделяющие Фуруэн от Эльмхольма и Стурхольма, и ждали.

Стрельба поднялась внезапно. Стреляли трассирующими, но трассы сверкали только на излете, когда пули уже цокали о гранит Фуруэна, высекая каменную крошку и огоньки.

— Ус-кользнул твой приятель! — бросил Богданычу с укором Щербаковский. — Т-еперь жди гостей.

Из тумана вынырнула шлюпка. Стволы пулеметов, автоматов нацелились на нее.

— Ш-ары на стоп! — страшным голосом крикнул Щербаковский. — Это Г-орденко!

Шлюпка приткнулась к берегу, и Алеша, подхватив автомат, бегом стал подниматься по скале, боясь опоздать к бою.

Плащ-палатка с подарками осталась в шлюпке.

— Ну, сынку, что сказал командир? — внезапно вырастая из скалы и обнимая Алешу, оглушил его Щербаковский.

Алеша разглядел блиндажик, даже не блиндажик, а гнездо в камнях под сенью кривой березки, непонятно куда пустившей свои цепкие корни. В гнезде едва умещались двое, да и то вторым был Богданыч. Щербаковский втянул в укрытие и третьего. Алеша, дыша товарищам прямо в лицо, рассказал все, что велел передать Гранин.

— Богданыч, з-аймись ук-крытием для Беды. А ты, Алеша, останешься при мне с-вязным.

— Там, в шлюпке, еще подарки есть, Иван Петрович, — вспомнил Алеша. — Сейчас принесу их.

— П-одарки подождут! — остановил Алешу Щербаковский. — Сейчас не до подарков: М-аннергейм с цепи сорвался.

* * *

Прошел день. Прошла ночь. Смена не приходила. Матросы лежали на скале Фуруэна вкруговую. Они расстреливали каждую финскую шлюпку, пытавшуюся пересечь проливы.