Гангутцы

Утром, когда чуть стих обстрел, Щербаковский приказал Алеше принести подарки. Они все еще лежали завернутые в плащ-палатку в шлюпочке, теперь стоявшей уже не возле Фуруэна, а в одной из бухт Эльмхольма.

Алеша принес плащ-палатку к пещере, где собрались на короткий отдых отделение Щербаковского и друзья разведчики Богданыч и Макатахин.

Коля Никитушкин, завидев развернутые Алешей богатства, запел:

Пожалей, моя зазнобушка,
Молодецкого плеча!

Алеша метнул на певца настороженный взгляд: случайно или нарочно запел Никитушкин про зазнобушку?

— Ш-ары! — гаркнул Щербаковский, потому что финны, заслышав песню, перенесли огонь на пещеру. — Т-ак придется распределять подарки среди п-окойников. Богданыч, подходи! Ты п-ервый герой. Твой выбор.

Богданыч спорить не стал и, к великому удовольствию Алеши, выбрал те самые шерстяные носки, которые ему и предназначались.

Макатахину, тоже гостю в отделении, Щербаковский предложил флягу в малиновом футляре. Но скромный Миша Макатахин отказался:

— Вы уж себе возьмите, Иван Петрович. Фляга-то не пустая.

— Себе т-ак себе. Не возражаю. А для тебя — вот отличная штука есть. — И пропел: — Синенький тонкий пла-точек…

Двумя пальцами, осторожно, будто опасаясь прикосновением повредить драгоценную вещь, Щербаковский извлек из таинственной, обернутой в целлофан коробки голубой батистовый платочек с пронзенным стрелкой сердечком, вышитым желтыми нитками в уголке.

Матросы хохотали:

— Как раз для нашего брата подарочек.

— Смотри, Миша, носик не поцарапай!

— Да ему из четырех один сшить надо, и то маловат будет!

— Тут и нитки для этого есть. Сшей, Миша, сшей!

— А почему, интересно, сердечко вышито желтыми нитками?

— Известно, почему: девичье сердце полно коварства. Желтый цвет — измена!

Миша Макатахин сам улыбался, краснея и смущаясь. А Щербаковский добрался между тем до зажигалки.

— Ну молодец! — восторгался он неведомым благодетелем. — Т-акую п-релесть прислать. Знал бы, кто прислал, расцеловал бы самолично!

— А вдруг беззубая старуха, Иван Петрович?

— Или какой-нибудь старый хрыч из военторга…

— В-се равно расцеловал бы. И почему человек не догадается имя, отчество и ф-амилию обозначить? Кого теперь благодарить?..

Алеша, чувствуя на груди конверт с фотографией, старался не смотреть товарищам в глаза. А Федя Мошенников, заведующий солнечной энергией, ерзал, сидя на корточках рядом с Щербаковским, и с вожделением смотрел на зажигалку.

Щербаковский косо глянул на него и изрек:

— К-онкуренция — враг согласия! П-оскольку Федор Мошенников — бог солнца и махорки, быть ему комендором этого орудия. Д-держи! Только, чур, зря боезапас не п-ереводить! Когда солнце — лови зайца лупой. К-огда ночь — открывай из этой м-ортиры огонь!..

Дошла очередь до футляра с бритвой. Щербаковский открыл футляр, вытащил бритву, провел лезвием по ногтю большого пальца, осторожно кончиком бритвы дотронулся до своей щетины, прищелкнул от удовольствия языком и внезапно спросил Алешу:

— У т-тебя дядя есть?

— Нет, — удивился Алеша.

— П-лохо без дяди жить на свете. У меня п-лемянников — куча. Каждому, как подрастет, дарю по брит-ве. Мужчина без бритвы как мужчина недействительный. А тебя, Алеша, пора женить. Бритву дарю здесь, а невесту подберу на Ханко.

Настала Алешина очередь краснеть.

— Иван Петрович, это я для вас бритву подобрал. Вам нужнее.

— С Ив-аном Петровичем не спорь. Сказал — бритва, значит, бритва. И женить захочу — не спорь. Я насчет женского с-ословия понятие имею!

Обождав, когда успокоятся развеселившиеся товарищи, Щербаковский продолжал:

— А мне лично бритва не требуется, пока капитан Гранин ходит с бородой. К-апитан бороду сбреет — я п-арикмахерскую найду.

Опустив глаза, Алеша тихо сказал:

— У меня подарок уже есть.

— К-ак есть? Все десять на месте.

— Зажигалка была в кисете.

— А зачем тебе кисет? К-урить?

— Курева не было в кисете, — совсем тихо при общем молчании сказал Алеша. — Там была… к-арточка, — от волнения и Алеша заикнулся, подобно Ивану Петровичу.

— К-арточка? А ну, п-окажи карточку.

Даже под обстрелом руки Алеши не дрожали так, как сейчас, когда ему пришлось достать из бушлата карточку Кати Белоус и отдать ее Щербаковскому.

Все потянулись к фотографии, разглядывая и дивясь:

— Вот это да!

— Молод, а со вкусом! Знает, что выбрать.

— Глазки-то, глазки!

— Да и у Ивана Петровича губа не дура: я бы, говорит, обнял да расцеловал…

— Ах, кари глазки, где вы скрылись…

Щербаковский перевернул фотографию и вслух прочитал надпись:

— «Самому отважному»!

Он строго, очень строго глянул на Алешу и, задыхаясь от гнева, повторил:

— С-амому отважному! А п-очему ты решил, что среди орлов Ив-ана Петровича Щербаковского ты есть самый храбрый человек? А Мошенников, по-твоему, трус? А Никитушкин? А М-акатахин? А такой герой, как Богданыч?

В запальчивости Щербаковский готов был и не подчиненных ему разведчиков зачислить своими орлами.

Алеша вскинул голову и взглянул Щербаковскому в глаза.

— Я, Иван Петрович, надпись не читал.

— Так к-ак ты самовольно? Без товарищей распорядился?

— Мне старшина Загребельный велел взять. Я с разрешения.