Гангутцы

— Думаете, телефонист, так ничего толком не знает? — обиделся Сосунов. — Я каждое утро отпрашиваюсь у командира на мысок и стреляю по Стурхольму. С вами, конечно, не равняюсь. Оптики у меня нет. Но от мыска близко до финнов. Знаете, как близко? Все видно и все слышно. Кричат недавно: «Рус, сдавайся, вам хлеба по двести граммов выдают!» А какой-то финн оттуда по-русски крикнул: «У нас и того меньше!» Только его свои сразу шлепнули. Я сам слыхал выстрел…

— Распустили вы противника! — Беда произнес это таким тоном, каким когда-то при нем Антоненко укорял летчиков. — Сбивать их надо. Не давать разгуливать да еще покрикивать.

Сосунов горячо возразил:

— У нас на острове очень боевой народ. Мне для узла связи построили блиндажик, до шестидюймового — все выдержит. Окопчики себе роют. Говорят, если вперед не уйдем, построим даже доты, основательные, как метрополитен. А у нас это очень трудно сделать. Вы бывали в Москве в метрополитене? А я бывал. Приезжал на сельскохозяйственную выставку… Вы на мысочек пойдете, Григорий? Хотя снайперам удобнее стрелять издалека. Тогда советую пойти на скалу над лощиной…

— Там видно будет! — пробурчал Беда.

Он вспомнил дни, когда Эльмхольм был для него берегом врага. Он ходил тогда вокруг этого острова по скалам, скрывался от вражеских автоматчиков и снайперов и стрелял в каждого вражеского солдата, который попадал в перекрестье его оптического прицела. А вот теперь он идет на тот же Эльмхольм спокойно, как победитель. И дальше так пойдет вперед, на следующий и на следующий остров, делая все новые и новые зарубки на винтовке — в вечную память капитана Антоненко.

Шлюпка вошла в защищенную бухточку и, шурша килем по отмели, уткнулась в песок и легла на бок.

Уверенно, будто приходил сюда не впервой, Беда выпрыгнул на берег. Сосунов повел его из бухты Борщевой через лощинку Арсенальную к себе на узел связи, в блиндажик, вырытый солдатами в центре острова, возле большого, в человеческий рост, обломка скалы.

Там, на покатой глыбе гранита, стоял деревянный ящик телефонного аппарата. Рядом коптилочка. А в углу постель из мелко порубленных веток березняка и елок, покрытых матросской шинелью.

На узел связи по очереди заглядывали все двадцать восемь бойцов островного гарнизона, наполняя котелки и манерки горячим борщом и быстро остывающей пшенной кашей. Каждый кланялся Григорию Беде, с любопытством вглядываясь в освещенное коптилкой угрюмое лицо знаменитого снайпера. Многие приглашали Беду на свой пост, обещая надежное укрытие и хорошую цель. Беда неопределенно хмыкал, размышляя: «Да тут не узел связи, а настоящая забегаловка. Дадут ли поспать мне сегодня?» Не то чтобы он зазнавался, набивал себе цену в глазах почитателей, просто его клонило ко сну. Уставал он за день неимоверно. Он ходил на снайперскую позицию, как на работу, каждое утро. Иногда охота начиналась чуть свет и продолжалась дотемна, а в полнолуние — и за полночь. Но сегодня была такая тьма, что Беда, мечтая поскорее заснуть, с досадой думал: «И ночь пропадает, а к утру, чего доброго, шторм разыграется, тогда шюцкоровцев не вытянешь из убежища».

Сосунов еще пытался рассказать Беде про всякие островные новости, но Беда лег спать на постель, которую уступил ему хозяин. Утром он должен быть свежим, спокойным и зорким.

Сосунов сидел рядом и охранял сон снайпера. Он укрыл Беду его маскировочным халатом и вдобавок своим бушлатом.

* * *

И вот действительно кончился штиль.

Хотя в воздухе царил покой, по морю побежала зыбь. Волны, толчась в тесноте шхер, с шипением выплескивались на берег. Где-то далеко бушевал шторм, и волна опережала ветер.

Но ветер, улюлюкая, догнал ее.

Ветер задул коптилку возле телефонного аппарата.

Сосунов сжался в темноте. Сердце колотилось часто и тревожно. Шумы за стенками блиндажика нарастали. Ветер, как боцман дудкой, свистал всех наверх; раздавался режущий, зловещий звук: «Вжииыоуу — бах!»

«Трехдюймовый, — определил Сосунов. — По пулеметчикам».

И снова сквозь рокот моря: «Вжииыооуу — бах! Бах! Бах!.. Бом! Бом!.. Бом! Бах-бах-бах!.. Бах-бах-бах!..»

«Шестидюймовки! Батареей! А укрыться ребятам негде. И чего это финнам не спится в такую ночь?»

И снова свист. Ближе, ближе. Но это не снаряд. Это ураган вырвал на берегу расшатанное взрывом дерево, пронес его куда-то в сторону, пробарабанив по блиндажику градом камней, комьями мокрой земли и сучьями.

Дым, гарь, вода, осколки, песок — всякая муть сыпалась в блиндажик.

Сосунов выбежал из блиндажика посмотреть, что происходит.

Фьюить… Фьюить… Фьюить… — посвистывало над головой.

Сосунов взглянул на небо; недавно звездное, оно стало совсем темным. Ни одной блестки — тьма.

Рвануло бескозырку. Сосунов схватил ее обеими руками и надвинул на лоб. Мимо пробежал командир.

— Доложи наверх, что финны ведут штурмовой огонь тремя батареями, а также ротными минометами.