Ганнибал

Легко представить себе настроение, с которым послы возвратились на родину. Полностью оправдались их самые худшие предположения. Карфаген достаточно силен, чтобы воевать; более того, решающую роль в Карфагене играют люди, открыто призывающие к войне с Римом, идущие на прямой разрыв. В этих условиях рассказы послов об устрашающем могуществе Карфагена приобретали особое звучание. Катон говорил, что Рим не сможет чувствовать себя уверенным и не опасаться за свою свободу, пока существует Карфаген [Апп. Лив., 69]. Рассказывали, что в сенате он высыпал оливки, привезенные из Африки; когда все стали изумляться их величине и красоте, Катон сказал, что земля, выращивающая такие плоды, лежит в трех днях плавания от Рима [Плут. Кат., 27; ср. у Плиния, 15, 75]. До нас дошел фрагмент речи Катона, где обосновывается законность и неизбежность войны с Карфагеном [Катон, фрагм., 185]: «Карфагеняне уже наши враги, ибо тот, кто все готовит против меня, чтобы, когда захочет, быть в состоянии начать войну, — уже мой враг, даже если еще не пустил в ход оружия». «Кроме того, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен» — этой формулой Катон заканчивал каждое свое выступление в сенате [Велл. Пат., 1, 13, 1; Плиний, 15, 74; Флор., 1, 31, 4; Знам., 47; Циц. Кат., 18]. Возражения Насики — в условиях, когда пунийские власти сознательно пошли на прямое обострение отношений с Римом, — звучали весьма неубедительно.

Массанасса со своей стороны делал все, чтобы закрепить антикарфагенские настроения сената. В 152 г. в Рим снова прибыл Гулусса с доносом на карфагенян, которые набирают войска, строят флот и, без сомнения, готовят войну. Сенат решил еще раз отправить в Карфаген послов, чтобы разобраться на месте [Ливий, Сод., 48]. Возвратившись, послы сообщили, что действительно обнаружили в Карфагене армию и флот, после чего Катон и его сторонники с еще большей настойчивостью, чем прежде, стали предлагать отправить войска в Африку. Насика же продолжал повторять, что он не видит законного повода к войне. Сенат решил воздержаться от войны, если карфагеняне сожгут корабли и распустят армию; в противном случае консулы будущего года должны были формально поставить вопрос о новой войне с Карфагеном.

Тем временем карфагенские демократы сделали вполне логичный шаг — изгнали из Карфагена сторонников Массанассы. Те бежали к Массанассе и принялись убеждать царя начать войну с Карфагеном. Однако нумидийский владыка предпочел соблюсти приличия и отправил в Карфаген своих сыновей Гулуссу и Микипсу, но боэтарх запер перед ними ворота. Когда Гулусса возвращался обратно, на него напал Гамилькар Самнит. Массанасса использовал эти события как предлог для вторжения и осадил город Гороскопу. Когда туда же явился Гасдрубал, командовавший пуний-ской армией, Массанасса отступил и заманил Гасдрубала на пустынную равнину, окруженную со всех сторон холмами [Апп. Лив., 70]. Там в ожесточенном сражении карфагеняне были разбиты. Лишь немногие из 58000 воинов Гасдрубала, в том числе и он сам, сумели пробиться в Карфаген [Апп. Лив., 72–73].

Разрушение Карфагена

Поражение в войне с Массанассой поставило Карфаген в исключительно трудное положение. Потеряв армию и оказавшись беззащитным перед лицом коварного и неумолимого врага, он явился к тому же и нарушителем римско-пу-нийского договора. Карфаген не только готовил армию и флот, но и без разрешения сената начал войну с Массанассой, союзником римского народа. Все это давало Риму достаточные основания объявить войну, и в Риме приступили к мобилизации [Апп. Лив., 74]. У карфагенского правительства было только два выхода: либо готовиться к войне, либо сдаться на милость римлян, желавших так или иначе привести Карфаген к окончательному порабощению или даже к гибели. Аристократическая проримская «партия», которую поражение Гасдрубала снова привело к власти, избрала второй путь.