Ганнибал

На улицах, у ворот, на городских стенах послов ожидали огромные толпы народа. Многие выбежали им навстречу, однако герусиасты молча продолжали свой путь. Они должны были сообщить о требованиях римлян прежде всего совету [Апп. Лив., 91; ср. у Диодора, 32, 6, 5]. По мрачным лицам герусиастов, по тому, как они воздевали руки к богам и били себя кулаками по голове, люди догадывались, что произошло нечто ужасное. Перед зданием совета в нетерпеливом ожидании толпился народ. Внезапно услышали люди страшный вопль, ворвались внутрь, и… началась поистине безумная оргия отчаяния. Одни бросались на вестников несчастья, другие убивали тех, кто в свое время предложил выдать заложников и сдать оружие, третьи рассыпались по улицам и истребляли италиков, случайно оказавшихся в городе. Кто-то побежал в храмы, кто-то — к опустошенным арсеналам, кто-то — к верфям и гаваням [Полибий, 36, 7, 3–5; Апп. Лив., 92; Зонара, 9, 26]. И лишь немногие, сохранившие способность трезво рассуждать, заперли ворота и начали сносить на стены камни.

Совет решил воевать. Первой его мерой было освобождение рабов, которых, таким образом, можно было включить в армию [ср. также у Зонары, 9, 26]. Командующим вооруженными силами, действовавшими за городскими стенами, совет избрал Гасдрубала, совсем недавно приговоренного к смертной казни. Его просили не помнить зла, когда отечество находится в крайней опасности. Гасдрубал уже имел в своем распоряжении 20000 воинов; организацию другой армии, предназначенной для защиты городских стен, поручили Гасдрубалу, внуку (по дочери) Массанассы. Одновременно совет обратился к римскому командованию с просьбой о перемирии на 30 дней, чтобы иметь возможность отправить в Рим новое посольство, но получил отказ [Апп. Лив., 93].

Карфагеняне, полные решимости претерпеть что угодно, лишь бы не покидать родины, готовились к борьбе. Все государственные и храмовые участки, все вместительные и удобные помещения они превратили в ремесленные мастерские, где беспрерывно днем и ночью работали мужчины и женщины; они изготовляли каждый день по 100 (по Страбону, по 140) щитов, 300 мечей, 1000 стрел для катапульт, 500 дротиков и копий, а также катапульты — сколько удастся. Канаты плели из женских волос. Для строительства кораблей переливали медные статуи и брали деревянные балки общественных и частных зданий. Никто не уклонялся от этой работы [Апп. Лив., 93; Страбон, 17, 3, 15; Дион Касс., фрагм., 71; Орозий, 4, 23, 4]. Женщины отдавали золотые украшения на покупку вооружения и продовольствия [Диодор, 32, 9].

Между тем консулы медлили. Не исключено, что они рассчитывали на сдачу Карфагена. К тому же у римлян вышли неприятности с Массанассой, который без всякого энтузиазма наблюдал, как союзники уводят у него из-под носа богатейшую добычу. Он, правда, в конце концов предложил свою помощь, но консулы ответили, что обратятся к нему в случае надобности [Апп. Лив., 94]. Лишь через несколько дней, которые прошли в переговорах с Массанассой и в хлопотах о доставке продовольствия, консулы придвинулись наконец к Карфагену и попытались взять его штурмом.

Манилий двигался по перешейку, соединявшему Карфаген с материком, рассчитывая, что сможет засыпать там ров и овладеть сначала небольшим передним укреплением, а потом и стенами. Ценсорин с суши и с моря продвигал лестницы к слабо укрепленному углу стены. Однако, натолкнувшись на сопротивление, римляне отступили. Пока шел бой, с тыла подошел Гасдрубал и расположился за болотом; опасаясь внезапного нападения, консулы принялись укреплять собственные лагеря [Апп. Лив., 97]. По завершении этой работы Ценсорин отправил солдат за лесом для постройки осадных машин; там на них напал во главе отряда пунийской конницы Гамилькар (у Аппиана, Гимилькон) Фамея. Римляне потеряли в ожесточенной схватке 500 человек, однако лес Ценсорин все-таки добыл. Снова римляне, уже с осадными машинами, пошли на штурм города и снова отступили. Манилий отчаялся взять город со стороны перешейка [Апп. Лив., 97], и тогда был разработан другой план.

Засыпав землею часть болота вдоль косы, выдающейся глубоко в море, Ценсорин придвинул к стене два больших тарана. Они снесли часть стены, и уже можно было видеть дома и улицы города. Но карфагеняне бросились к пролому и, оттеснив противника, принялись ночью спешно заделывать стену; часть их — вооруженные и безоружные, с одними только факелами в руках, вышли за городскую стену и сожгли или привели в негодность осадные машины. Утром у пролома завязалось новое сражение. Римляне пытались прорваться в город. Карфагеняне противопоставили им шеренги вооруженных воинов, за которыми толпился народ с кольями и камнями в руках. Многие пунийцы ожидали неприятеля на крышах. Карфагенянам удалось вытеснить римлян за городскую стену [Апп. Лив., 98; Ливий, Сод., 49; Орозий, 4, 22, 7; Зонара, 9, 21].