Ганнибал

Кампания 148 г. сложилась для Писона неудачно. В течение целого лета он безуспешно осаждал Гиппону Диарриту и в конце концов, потеряв все осадные орудия, удалился на зимние квартиры в Утику [Апп. Лив., 110; Зонара, 9, 29]. Такой ход военных действий, естественно, внушил карфагенскому правительству уверенность в своих силах и надежду на победу, тем более что к Гасдрубалу перебежал от Гулуссы нумидиец Бития с 800 всадниками [Апп. Лив., 111].

В самом Карфагене возобновилась и приняла чрезвычайно острые формы борьба за власть, теперь уже в демократической партии. На одном из заседаний совета Гасдрубал внезапно обвинил начальника городского гарнизона Гасдрубала, внука Массанассы, в том, что тот фактически помогает своему дяде Гулуссе. Обвиняемый в смятении не нашел, что ответить, и члены совета тут же забили его скамьями насмерть. Вся карфагенская армия перешла после этого под командование Гасдрубала [Апп. Лив., 111; Орозий, 4, 22, 8].

Полибий [38, 2, 7–12] дает Гасдрубалу как полководцу и государственному деятелю, просто как человеку резко отрицательную оценку. В его изображении карфагенский командующий выступает в облике тщеславного труса, который набивает свое брюхо пищей в то время, когда его сограждане гибнут от голода, и способен только на хвастливые речи, но отнюдь не на подлинно героические поступки. В этом портрете, очевидно, много преувеличений. Тем не менее единственный успех, который Гасдрубал мог поставить себе в заслугу, — это его действия против Манилия у Нефериса. Трагическая гибель Гасдрубала, внука Массанассы, обнаружила в нем властолюбивого демагога и интригана.

Одним из консулов на 147 г. избрали Сципиона Эмилиа-на, хотя он и не достиг возраста, позволявшего ему претендовать на такую должность, и выставлял свою кандидатуру всего лишь в эдилы [Знам., 53, 5; Евтропий, 4, 12; Диодор, 32, 9а; Ливий, Сод., 49; Зонара, 9, 29]. Ему же решением народного собрания, несмотря на противодействие другого консула, Марка Ливия Друза, требовавшего жеребьевки, было поручено вести войну в Африке [Апп. Лив., 112]. Решающую роль здесь, конечно, сыграли его репутация и общая уверенность в том, что только он сможет победоносно завершить войну, ход которой все больше тревожил римлян.

Когда Эмилиан, уже в качестве консула и римского командующего, прибыл в Утику, он застал пехотные части ведущими осаду нескольких африканских городов, а флот — атакующим Карфаген. Попытка Манцина прорваться в город провалилась, и лишь корабли, своевременно посланные Эмилианом, спасли его десант от гибели [Апп. Лив., 113–114].

Свое внимание Эмилиан решил сосредоточить на осаде Карфагена. Первую атаку он направил против Мегары — окруженной стеной северной окраины города. Удар был нанесен ночью с двух флангов. Нескольким римлянам удалось взобраться на стену, откуда они спрыгнули на улицу и, взломав небольшие ворота, впустили остальных. Карфагеняне в смятении бросились в Бирсу, но и Эмилиан спустя некоторое время оставил Мегару — переполненный огородами и садами, деревьями и кустарниками, перерезанный во всех направлениях оросительными каналами, этот район был неудобен для ведения боя и не имел значения как плацдарм для ведения дальнейший боевых действий [Апп. Лив., 117] (Зонара [9, 29] приписывает операцию в Мегаре Манцину).

Несмотря на отход римских отрядов из Мегары, успех Эмилиана имел большое значение. Римляне впервые ворвались на территорию Карфагена, они сумели преодолеть, казалось, неприступные стены. И Гасдрубал, несомненно для «поднятия духа» своих сограждан, а также, как справедливо замечает Аппиан, чтобы исключить всякую возможность мира, ответил на действия Эмилиана актом бессмысленной жестокости. По его приказанию на стены, чтобы враги хорошо видели, вывели пленных римских солдат и подвергли их всякого рода истязаниям: вырывали глаза, язык, жилы, половые органы, отрезали подошвы, отрубали пальцы, сдирали кожу. Умирающих сбрасывали со стены. Однако Гасдрубал достиг противоположного результата. Бесчеловечная расправа не только ожесточила римлян, но и вызвала возмущение в самом Карфагене. Гасдрубал силой подавил сопротивление, кое-кто из недовольных поплатился жизнью. В Карфагене окончательно установилась военная диктатура [Апп. Лив., 118; ср. у Полибия, 38, 2, 12–13].

Эмилиан тем временем продолжал действия по усилению осады; римляне выкопали поперек перешейка два рва от моря до моря и таким образом отрезали Карфаген от материка. Кроме того, была воздвигнута высокая каменная башня, а на ней четырехэтажная деревянная. Теперь Эмилиан мог следить за всем, что происходило в Карфагене [Апп. Лив., 119].