Ганнибал

Как бы то ни было, карфагенский совет решил направить в Испанию Магона со всеми войсками, находившимися под его командованием, а в Сардинию — Гасдрубала Плешивого, которому дали примерно такую же армию, что и Магону [Ливий, 23, 32, 11–12]. Решение карфагенского правительства хорошо объясняется политической обстановкой, сложившейся в западносредиземноморском мире: необходимо было укрепить пошатнувшееся положение на Пиренейском полуострове, по возможности ликвидировав там римскую угрозу, а перспектива отвоевать назад Сардинию создавала реальную надежду овладеть выгодными стратегическими рубежами для нового вторжения в Центральную Италию. Все это так. Но о каких-либо подкреплениях из Карфагена при этом уже не могло быть и речи. Тем более важными были для Ганнибала дипломатические шаги, дававшие, казалось, возможность обрести столь желанного союзника и начать объединение всей ойкумены для борьбы против Рима.

Борьба двух могущественнейших на земле народов, пишет Ливий [23, 33, 1], привлекла к себе внимание всех царей и племен, в том числе и Филиппа V, царя Македонии, который рассчитывал воспользоваться затруднительным положением карфагенян для достижения своих политических целей.

В 221 г. умер македонский царь Антигон Досон. Его преемник, Филипп V, так сказать, по наследству воевал против исконного врага Македонии — Этолийского союза и связанных с ним Спартой и Элидой. Получив известие об исходе битвы при Каннах, царь, по совету одного из своих самых близких «друзей» Деметрия Фаросского, решил прекратить войну против Этолии; советник рисовал перед ним куда более заманчивую перспективу завоевания Италии, а затем и всего мира [Полибий, 5, 101, 9–102, 1]. Была у Филиппа и другая цель — отвоевать Иллирию, совсем недавно в результате войн 229–219 гг. оказавшуюся под властью Рима. Среди иллирийских территорий, захваченных римлянами, были области, принадлежавшие Деметрию Фаросскому, который был, таким образом, лично заинтересован в войне против Рима. Мы не знаем, каковы были условия мирного урегулирования между Филиппом V и его противниками, которого они достигли в Навпакте [Полибий, 5, 105, 1–2]; по-видимому, было восстановлено довоенное положение вещей — «союз» всех греческих обществ с Македонией, то есть фактическое господство в Греции македонского царя. Интересно, что, по рассказу Полибия [5, 104], важным стимулом к заключению Навпактского мира была угроза с запада. Во время переговоров навпактец Агелай указывал, что, кто бы ни победил в Италии, римляне или карфагеняне, они попытаются распространить свою власть и на Грецию. Предвидение это, как известно, полностью сбылось.

Для того чтобы противостоять этой угрозе, необходимо было, по мнению греков, водворить в самой Греции мир и спокойствие, а царю Филиппу свой воинственный пыл обратить на запад, в чем греки обещали быть его надежными союзниками. Как видим, Филипп V лишь на весьма короткое время мог стать соратником Ганнибала; в случае победы над Римом он превращался во врага карфагенян.

Навпактский мир развязал Македонии руки. Построив и оснастив 100 кораблей, Филипп V вышел со своими войсками в открытое море, прибыл к Кефалении и Левкаде, а затем, узнав, что римский флот стоит на якоре возле Лилибея в Сицилии, отправился морем к Аполлонии, в направлении на Иллирию. Однако там царь получил ложное сообщение, будто на него идет римский флот, и в панике отступил к Кефалении, а оттуда вернулся в Македонию [Полибий, 5, 109–110]. Таким образом, первая его попытка овладеть Иллирией окончилась неудачей, главным образом из-за его же собственной неоправданной доверчивости и панического страха перед римлянами. В действительности у Регия были замечены 10 римских кораблей, которые, конечно, не могли вступить в бой с македонским флотом; но именно они послужили причиной преувеличенных слухов, по которым римский флот уже находился на подступах к Адриатическому морю.

Эта неудача сделала Филиппа V особенно заинтересованным в союзе с Ганнибалом, для которого, в свою очередь, поддержка Македонии имела первостепенное значение. Во-первых, можно было надеяться, что часть римских сил будет отвлечена на борьбу с греко-македонскими войсками за пределами Италии. Во-вторых, этот союз позволял выйти из дипломатической изоляции; можно было рассчитывать, что и другие властители эллинистического востока присоединятся к Ганнибалу в его смертельной схватке с Римом. О борьбе, которая ему предстояла бы сразу же после победы и о которой, как можно было видеть, говорили вслух, Ганнибал, вероятно, старался не думать: самое главное — победить сейчас, в Италии, а потом будет время решить, что делать и с Иллирией, и с Македонией, и с самим царем Филиппом V.