Ганнибал-Победитель

   — Вам! Ты слишком всё преувеличиваешь. Скажи откровенно: на каком основании кучка карфагенян сомневается в способности своего законно избранного главнокомандующего судить о военной ситуации? Разве я многократно не доказывал свою компетентность? Когда я расширил наши испанские владения, в Карфагене не было заметно колебаний. Когда туда прибыла богатая добыча из Сагунта, никто не заговаривал об отступлении. Стоило мне повернуться спиной к завоёванному городу в северо-восточной Испании, как туда уже прибыли карфагенские эмиссары, чтобы разнюхать, чем там можно поживиться.

   — Вы, Баркиды, вечно...

   — Отвернись, если Баркиды мозолят тебе глаза! — На этот раз Итобала прервал братец Магон.

Встрепенувшийся Итобал подвинулся на самый краешек кресла, которое заскрипело пуще прежнего. Намеренно не обращая внимания на Магона, он продолжал обращаться к одному Ганнибалу:

   — Ты истощаешь наши средства, извлекая из этого сомнительную пользу. Учти, что Карфагенская империя — морская держава. Море играет для нас ту же роль, что для других суша. В основе и наших учреждений, и нашей политики лежит одна-единственная цель: развитие заморской торговли. Всю свою взрослую жизнь ты держался за Испанию, за большую материковую страну. Что тебе известно о морях и многочисленных морских путях? Нас, карфагенян, можно назвать морскими кочевниками, бедуинами Средиземноморья; гавани служат нам палатками, а корабли — стадами. Какую пользу получит Карфаген и тысячи его портов от твоего проникновения вглубь чужих земель, от твоего намерения покорить крупнейший горный массив в мире?

   — А тебе не приходило в голову, что моря захвачены? Кем? Да этим самым Римом!

   — Мы считаем, что сегодня твоей первоочередной задачей должна стать защита родных городов, родных берегов и, буде возможно, отвоевание для нас хотя бы одной крепости в Сицилии. Затем потребуется обеспечить более надёжную защиту и нашим испанским владениям.

   — Эти заявки про Сицилию отражают мнение твоей партии или только твоё собственное, сугубо частное мнение? Значит, провозглашаемая вами оборонительная политика должна быть сдобрена и наступательными действиями? Неужели вы считаете, что занятие крепости в Сицилии настроит Рим на мирный лад?!

   — Мысли о мире не чужды Риму уже теперь, — решительно заявляет Итобал. — Мы должны содействовать их укреплению и распространению.

   — Если бы наша беседа не была закрытой, с малым числом участников, я бы немедленно приказал заточить тебя в цепи, Итобал. Но я предпочитаю забыть всё, что ты только что сказал. Нет, все, кроме одного. Я не собираюсь забывать о том, что ты прибыл сюда плакаться о непомерных расходах, в которые мы ввергаем Карфаген, — сейчас, когда речь идёт об угрозе самому его существованию.

Я лишь теперь замечаю, какие у Итобала руки. Они состарились больше, чем его лицо. Левая рука с длинными холёными ногтями лежит, растопыренная, у него на колене. Она напоминает когтистую лапу хищной птицы. Это рука закалённого человека, рука, которой Итобал пользуется в повседневной жизни. Ею он устраняет преграды и неприятности. Оказывается, Итобал ещё и кусает ногти. Но только на правой руке. Его чувствительная и нервная правая рука превратилась для него в род щупальца. Послюнявив палец, он с его помощью определяет, откуда дует ветер. Или, приложив пальцы к виску, считает пульс. Или погружается в изучение линий ладони.

Вот он, наигранно передёрнувшись, вскакивает с кресла и наподдаёт его ногой.

   — Выкинь эту скрипучую дрянь! — возглашает он и становится прямо напротив Ганнибала. — Ты, значит, намерен заковать меня в цепи. Сразу видно, что тебе не известны настроения в Карфагене. Да меня нужно...

   — Мне совершенно точно известно, — перебивает его Ганнибал, — что в Карфагене перестали подвергать распятию своих полководцев.

   — А ты знаешь, что в Риме тебя называют задиристым молокососом?

   — Насколько я понимаю, римские отроки страдают задержкой развития. Неужели в Риме кричат так громко, что эти вопли слышны по ту сторону моря?!

   — По-видимому, ты считаешь, что твоя война не влетает Карфагену в копеечку. Вспомни про грандиозные перемещения войск из Испании в Карфаген и обратно. Они весьма дорого обходятся нам, владельцам торговых судов. Между прочим, мы не только не поняли этой меры, но и не приобрели благодаря ей чувства безопасности. Нам пришлось перебросить тридцать три тысячи воинов. Учти, что мы могли взять на борт не более двухсот человек зараз. Восемнадцать тысяч африканцев нужно было переправить в Испанию, а пятнадцать тысяч испанцев — к нам.

   — Как вы не сообразили, что я потребовал этих перемещений, чтобы разлучить наёмников с их народом? Неужели вашему пониманию недоступно, что таким образом они к тому же становятся заложниками на случай восстания у себя на родине?

Итобал щёлкает пальцами:

   — Дай мне тоже такие козлы.

Козлы притаскиваю ему я. Он на пробу садится, но остаётся недоволен. Этот проворный в делах человек обладает нетерпеливым характером. На мгновение в лице Итобала проступает его истинный возраст.