— Страдать от скрипа приходится не только мне, но и вам, — говорит, демонстративно плюхаясь обратно в кресло.
— Мы завели его ради одного царя, — поясняет Магон. — Но царь так и не объявился.
— Повторяю, — продолжает Итобал, — что моя партия настаивает на изменении твоего политического курса, пока ещё не поздно и у тебя есть выбор.
— Твои слова пока что не открыли мне новых путей.
— В таком случае, ты ослеплён собственными планами. Именно теперь есть возможность повернуть карфагенскую политику в сторону обороны.
— Ты не рассчитываешь, что мы одолеем Альпы?
— Возможно, наш бог удачи Гад проявит к тебе благосклонность и ты сумеешь перевалить через горы с отборной дружиной. Но чтобы в целости перебралось всё войско, нет, в это я не верю. Оно и так у тебя сократилось вдвое. Вот чего уже стоил твой обходной путь в Италию.
— Я нашёл для нас хорошую, безопасную дорогу и, если угодно, путь к отступлению.
— А оказавшись в Италии, что ты станешь там делать в это время года? Скорее всего, пойдёшь на зимние квартиры.
— Но тогда и римские легионы пойдут на зимние квартиры. Тогда прекратится — или, по крайней мере, сократится — судоходство. Я не собираюсь перед зимой затребовать себе подкрепления ни из Карфагена, ни из Испании.
— Наша торговля с Египтом и со странами Востока уже и так понесла серьёзный ущерб. Римские разведывательные суда то и дело останавливают для проверки наши торговые корабли. Не спасает положения даже то, что мы отправляем их красться вдоль ливийского побережья.
— Меня порадовал твой предыдущий рассказ о карфагенском флоте. Важно, чтобы могли иногда побеспокоить приморские города на юге Италии, и прежде всего в Сицилии.
— В Сиракузах ещё жив старый царь Гиерон. Он волнует нас куда больше, нежели римский консул Семпроний, стоящий там же с огромной флотилией и массой солдат.
— Когда я обоснуюсь в Италии, легионы больше не будут раскалываться, никто не пошлёт часть отрядов в Испанию, а часть — в Карфаген. Все они сосредоточатся на мне.
— Ради будущего Карфагена ты должен подумать над выработкой оборонительной тактики.
— Это невозможно. Ведь мои взгляды, кажется, разделяет большинство в государственном совете...
— Не могу сказать, чтобы ты слишком старался пойти мне навстречу.
— Я уже получил полномочия Главнокомандующего, а потому равняюсь не на меньшинство, каким бы громкоголосым оно ни было. Само собой разумеется, я обдумывал и другие планы. Как же иначе? Но я один за другим отверг их, решив придерживаться того плана, над воплощением которого мы сейчас и трудимся. Весь мир изумится, когда мы переберёмся через Альпы.
— Да, если это вам удастся! Но почему не ответить на вызов Сципиона? Это стало бы твоим первым соприкосновением с римскими легионами. Если ты победишь его, тебе будут оказывать меньшее противостояние на родине.
— Я не собираюсь вступать в бой со Сципионом здесь, в Галлии.
— Однако если ты побьёшь его, что это будет означать?
— Напрасную трату времени. Против этого говорит хотя бы сезон. Мне нужно перебраться через Альпы до снегопадов.
— Но Сципион, отчаявшись догнать тебя, повернёт назад и нанесёт удар в Испании.
— Там его встретят мой брат Гасдрубал и военачальник Ганнон.
— Я предпочёл бы, чтобы его встретил ты.
— Этому не бывать.
— Хорошо бы вы, Баркиды, немножко...
— Сетуя по поводу Баркидов, не забывай о том, что ты сетуешь и по поводу выплаченной Риму контрибуции, и по поводу огромных доходов, которые Карфаген получает от серебряных рудников Сьерры-Морены.
— Ганнибал, давай поговорим начистоту. Скажи, что ты собираешься предпринять, если вам удастся пройти в Италию.
— С удовольствием.
— Отлично. Я выслушаю тебя не перебивая.
— Я собираюсь вести себя как фараонова мышь, Ихневмон[147]
.— Будь добр, избавь меня от красивых образов. Объясни простыми словами, что ты намерен делать.
— Не могу.
— Ну что ж. Придётся послушать твои метафоры. Итак, как ведёт себя твой образец для подражания, фараонова мышь?
— Об этом повествуют Геродот с Аристотелем, а также многие другие авторы.
— Понятно. Но речь сейчас о тебе.
— Когда крокодил наелся до отвала...
— Ага, ещё один зверь!
— Что представляет собой Рим, если не толстого крокодила, который лежит с разинутой пастью, заглотив сначала италийские государства, потом наши острова и житницы — Сицилию и Сардинию, а заодно, по недогляду, и Корсику, отнюдь не столь богатую пшеницей? Набив брюхо, крокодил укладывается поспать на отмели.
— Когда это Рим спал?
— Когда он, вместо того чтобы сразу ударить по нашим испанским владениям, дал нам возможность набрать денег на контрибуцию. Более того, мы даже сумели восстановить своё богатство. Скажешь, Рим в это время не спал?
— А что было с твоим образцом, фараоновой мышью?
— Ты обещал не перебивать меня.
— Я обещал это раньше, чем ты перешёл на язык образов.
— Так ты хочешь послушать мой рассказ?
— Это зависит от тебя.
— Пока крокодил спит с разинутой пастью, появляются птицы и начинают выклёвывать пищу из его зубов, очищая их.
— А когда появляется фараонова мышь?
— Разве крокодил-Рим не спит? Разве я не нахожусь там, где Рим меньше всего ждёт меня?