Ганнибал-Победитель

Затейник: На долю Двух в Одном выпала чудесная смерть; можно сказать, апофеоз славы. А теперь, ребята, тащите сего мёртвого смертного прочь, волоките падаль на помойку! И что мы имеем с козла? Наследство minutissima — кучка твёрдых орешков его мыслей.

Хороводники (хором): Сам козёл, а орешки, как у козлёнка!

Затейник: И всё же, ребятушки-козлятушки, грянем ура в честь Двух в Одном. Гип, гип, ура, Гиппократ!

Хороводники: Виват, наш вивёр и его угощенье!

Затейник: Кусай орехи зубами мудрости!

Хороводники: Их мы потеряли, когда нанялись к Ганнибалу.

Сосила, который чуть не до последнего млел от восхищения, столь неинтересное окончание родов привело в бешенство. Он вскочил с места и закричал:

   — Выкиньте заодно и затейника!

И прибавил, выплеснув поток смачных ругательств и обращаясь уже только ко мне:

   — Комик должен быть прямодушен, как крестьянин, а тот всегда называет корову коровой, а барана бараном.

XII

Я сам слышу во сне свой пронзительный стон. Кто-то весьма ощутимо трясёт меня.

   — Подать моё оружие! — ору я.

Кажется, я различаю Бальтанда, который стоит на коленях надо мной и трясёт за плечи. Я едва верю собственным глазам, но даже сейчас его палец остаётся посредством шнурка соединён с кожаным мешком.

   — Пусти меня! — жалобно прошу я. — Подать сюда оружие!

Я изо всей силы зажмуриваюсь: перед самыми глазами у меня дождевым червём извивается кожаный шнурок.

   — Спокойно, — шепчет Бальтанд. — Кошмарные сны обычно не сбываются. А сильный испуг иногда даже полезен, кровь будет здоровее. Я же от одного упоминания оружия чуть не заболеваю. Мне начинают мерещиться бунт и резня, кровопролитие и убийство из-за угла. Этакая мешанина из всего сразу! У нас на севере конунги держат своё оружие взаперти, под охраной рабов. Сам понимаешь, из соображений безопасности... Свободный человек может поддаться соблазну вломиться в оружейную, но раб — никогда.

Бальтанд отпускает меня. Избавленный от его рук и кожаного шнурка, я лежу спокойно. Я не понял ни слова из того, что он наговорил. Я ещё сплю. А может, и нет. Рядом со мной кто-то дышит. Это снова Бальтанд.

   — Ты не норманн, — шепчу я, осенённый внезапной догадкой. — Ты кельт.

Мне никто не отвечает. Наверное, я всё-таки сплю?

   — Ты кельт! — уже громче повторяю я.

   — С чего бы это?

   — Ты кельтский лазутчик! — кричу я.

   — Придержи язык, кончай молоть чепуху.

   — Я много раз видел, что ты в задумчивости сосёшь большой палец, — не унимаюсь я. — В точности как кельты. Значит, ты кельт?

Вопрос остаётся без ответа.

   — Ты лазутчик и кельт!

Никакого ответа.

   — Зачем нужно запихивать палец до самых зубов мудрости? — ворчу я.

   — Неужели тебе, учёному писцу, неизвестно даже это?

   — Нет... Клянусь палицей Мелькарта, известно!

В палатке тишина и мрак. У нас плохо с маслом и кое с чем ещё. Мне нельзя жечь светильник без надобности, нельзя оставлять зажжённым ночью — если я не пишу. Я побаиваюсь темноты и хотел бы не гасить его на ночь, чтобы, открыв глаза, можно было оглядеться по сторонам. Я вслушиваюсь в малейший шорох. Мне безумно хочется знать, сплю я или бодрствую! Право слово, я бы сейчас собственными руками задушил Сосила. Жажду мести следует утолять. Как же мне себя пробудить и поднять? Пробудившись, можно обнаружить, что вся твоя жизнь — комедия, а сам ты — обыкновенный зубоскал. «Мы созданы из вещества того же,// Что наши сны. И сном окружена // Вся наша маленькая жизнь»[115].

   — Пора, мой друг, пора. Пора не пора, идём со двора.

Верный слуга поднимает меня с постели. Он протирает мне лицо и руки сначала мокрой, затем сухой тряпочкой. Поправляет мои одежды. Выводит меня из палатки. Я ни о чём и ни о ком не спрашиваю. Я растворился в воздухе. Я призрак. А окружающий мир — безжизненный мираж. Астер подводит меня к красавцу жеребцу.

   — Сегодня ночью я не сомкнул глаз, — запыхавшись, жалуюсь я.

   — Да-да, конечно, — отвечает Астер.

   — А Бальтанд куда делся?

   — Ускакал.

   — Ну да!

   — Ты бы, хозяин, его видел верхом... потеха! Ганнибал распорядился прислать за ним коня.

   — Не поверю, пока не увижу собственными глазами.

   — Пришёл солдат, привёл мерина.

   — А я даже ничего не слышал!

   — Ты очень крепко спал.