Ганнибал-Победитель

   — Остановись! Твои речи и не пахнут хорошей шуткой. Твои остроумие и находчивость должны всё же перевесить смелость, которую ты взял на себя. Если они не потянут на это, тебя ждёт наказание.

Ганнибал не сердится на меня, он даже едва ли проявляет нетерпение. Просто у нас с ним такая игра. Расположение духа при ней непостоянно, как переменчивый ветер.

   — Кто тебе сказал, что я сейчас претендую на остроумие? — тороплюсь я с ответом. — Ты сам, Ганнибал. Я же весьма серьёзно отношусь к тому, что собираюсь сообщить тебе.

   — В таком случае, это не заметно. Я не вижу и не слышу твоей серьёзности. Ты разыгрываешь передо мной спектакль.

   — Прошу тебя, Ганнибал. Запечатай мои уста, выбей у меня из головы всякие мысли.

   — Ты хочешь, чтобы моё мнение совпадало с твоим?

   — Объясни мне, за что мы по-настоящему воюем. Мне нужно твоё царское заверение в этом.

   — Заверение в том, что у тебя уже на языке... Нет, Йадамилк, спасибочки! Придворный поэт наверняка знает нечто, о чём даже не подозревает его царское величество.

   — Разве ты не сталкиваешься с подобным каждый день? Самый простой разведчик знает больше тебя, прежде чем раскроет рот и пропоёт свою весть.

   — Пой же, светик! Пой, Йадамилк.

   — Мне кажется, ты прекрасно знаешь, что я собираюсь сказать, — упорствую я. — Поэтому я и хочу услышать правду от тебя самого.

   — Правду о войне? Но война ещё не кончена, так что и правды о ней не существует. Пока что. Впрочем, пожалуйста: в трёх днях пути от нас находятся отряды консула Сципиона. Как ты думаешь, мне подождать их? Задать им бой здесь, на берегу Родана?

   — Ты не заговоришь мне зубы.

Я бью на жалость.

   — Есть одна, совершенно очевидная истина, известная нам уже сейчас, — елейным голосом продолжаю я. — Ты тоже знаешь её, хотя пока ни единым словом не выдал этого. Смотри, Ганнибал! Коль скоро мои речи не могут преклонить перед тобой колена, я сделаю это сам. Выслушай же меня! Мы ведём войну в пределах собственных границ, поскольку Европа — наша законная наследная земля. Суть войны не в чём ином, как в отвоевании Европы, в её возвращении Финикии.

Ганнибал со смехом велит мне подняться с колен.

   — Ты основываешь наши притязания на красивой сказке.

   — Сказке?! Для тебя это всего лишь сказка?

Внезапно я вижу различие между нами, различие, которое противоречит нашему сходству. То, что необходимо поэту для возвышения его эпоса и придания ему значимости, совершенно непереносимо для человека действия, Баловня Судьбы. Ганнибал-Победитель способен побеждать, не вдаваясь в мотивы. Сказка и легенда — это вуаль, скрывающая правду о нас, людях. Миф же создаёт глубинный образ того, кто мы такие. Неужели Ганнибалу всё это чуждо? Неужели он только реалист, человек здравого смысла? Впрочем, я тоже выделан на гончарном круге рационализма. Можно на время отбросить требования эпоса. Самое важное сейчас — перетянуть Ганнибала на свою сторону.

   — Разве Европа — это сказка? — озадаченным тоном спрашиваю я. — Разве это не название одной из частей света?

   — Что ты можешь предъявить, кроме имени, Йадамилк?

   — Имя вещи влияет на неё, — тихо, но твёрдо произношу я.

Ганнибал не сводит с меня улыбающихся глаз. Я не опускаю взгляда и упрямо смотрю ему на переносицу.

   — Das Weib ist so artistisch. Le poete aussi[132]. Ты, Йадамилк, тоже артистичен.

Не пора ли мне уступить? Может, Ганнибалу и не надо знать то, до чего додумался я? Может, его победа не зависит от знания истины? Человек действия, вероятно, утрачивает часть своей энергии, если его посвятить в подоплёку поступков. Я хватаю Ганнибала за руку, вернее, дотрагиваюсь до неё большим и указательным пальцами.

   — Почитай Платонова «Кратила», — прошу я. — Или, ещё лучше, соображения о языке моего наставника Каллиграфа.

   — Прикажешь прервать поход, велеть поставить палатку, залечь туда и приняться за чтение? Ты это хочешь сказать?

   — Нет, и перестань надо мной подшучивать. Выслушай в сжатом виде то, что я познал в Александрии. Язык — не человеческое изобретение, а создание самой природы. Имя являет нам вещь, раскрывая её и делая доступной человеку. Фисис, природа, а не человеческая психе, творят имена и язык. Название «Европа» обнажает для нас действительную Европу. А действительность такова, что Европа принадлежит Карфагену. Сотворение слов — дело весьма важное, утверждает Сократ. Слова дают нам в руки подлинную сущность вещей. Тот, кто владеет словами, владеет и вещами, он может действовать в отношении реального мира и представлять его в новом свете. Слова не просто отражают суть реального, говорит Каллиграф, они также носители этой сути, в общем, язык создаёт видимую действительность и олицетворяет мир вещей.