Ганнибал. Роман о Карфагене

— Простым матросам во время плавания вообще ни до чего дела нет, — впервые за время разговора улыбнулся Антигон, — и потому они, вернувшись, рассказывают всякие глупые истории об одноногих обитателях далеких таинственных островов, где из земли якобы фонтаном бьет молоко.

Антигон придвинул к себе уже четвертую за день кружку с вином и разом осушил ее. В голове зашумело, веки начали слипаться. Он повел плечами, разминая тело и отгоняя хмель, и, с трудом ворочая языком, выдавил:

— Я, правда, пьян, но… Короче, что лучше: шуршание папируса или свист ветра в парусах, сухие, мертвые мысли или кровь, вино или извержение живительного семени?

Молон ухмыльнулся и радостно дернул маленькую медную серьгу в левом ухе. Изида захихикала, а Эрастофен провел языком по запекшимся от волнения губам.

— Ты, наверное, юноша, купец или поэт. — Его рот хищно округлился в улыбке, черная острая бородка грозно вздернулась, — Вижу, ты умеешь брать от жизни все. Вижу также рядом с тобой красивую умную египтянку, но скажи… скажи, тебе доводилось убивать? Ты хоть раз лишил жизни кого-нибудь? Ты хоть знаешь, что это такое?

Изида искоса взглянула на возлюбленного. Ей явно не хотелось слышать от него утвердительный ответ.

Антигон с усилием провел рукой по лбу. Он вспомнил четверых разбойников, напавших в Тапробане на их маленькую группу. Первого из них заколол кинжалом китайский торговец шелком, второго задушил его чернокожий слуга. В диком прыжке он обрушился на его грудь и подмял под себя. Разбойник долго хрипел, пытаясь оторвать от горла широкие ладони, а эфиоп все сильнее стискивал их, перекатывая под гладкой кожей упругие шары мускулов. Антигону хорошо запомнилось выгнувшееся в предсмертной судороге тело и вырвавшийся изо рта вместе с обильной слюной предсмертный хрип. Когда разбойник в последний раз дернулся и затих, эфиоп встал, торжествующе повел могучими, как бы отлитыми из металла плечами и гордо выдвинул вперед мощную челюсть. К этому времени Антигон уже вступил в схватку с третьим разбойником и, увернувшись от двух ударов секиры, чуть шагнул в сторону, развернул торс и бросился навстречу наседавшей огромной туше, выставив перед собой короткий меч. В ушах долго стоял потом отчаянный вопль. Четвертого грек преследовал до зияющего черного проема пещеры и уже внутри не побоялся наброситься на него с бешено колотящимся сердцем и прихваченными судорогами икрами ног. Удача и на этот раз сопутствовала ему. Он ощутил напряженной рукой недолгое сопротивление чужой плота, разбойник со стоном, похожим на звериный рев, рухнул на спину и начал беспорядочно шарить по груди, пытаясь извлечь оттуда вошедший по самую рукоятку клинок. Странно, но тогда Антигон не почувствовал радости ни от победы, ни от шести набитых жемчугом дорожных кожаных сум, благодаря которым он, собственно говоря, и смог основать впоследствии собственный банк.

— Ну, так как? — Эрастофен скорчил ехидную гримасу.

— Вина! — прохрипел киприот, с грохотом опуская на стол кулаки, — Какая разница? Даже хорошо, если он убил кого-нибудь. Слишком уж много людей развелось. Скоро на земле вообще места не останется.

Карт-Хадашт захлестнула волна слухов. Жители с хмурым видом или, наоборот, со злорадными улыбками рассказывали друг другу о Ганноне Великом, двинувшемся с огромным воинством в глубь Ливии и там растекшемся лавой по ее землям. В итоге он «покрыл себя славой», наголову разгромив отчаянно защищавшихся жителей нескольких селений. Однако в своих донесениях, исправно доставляемых в город гонцами, он именовал их не иначе как «жестоким и коварным врагом».