Ганнибал. Роман о Карфагене

Семь дней Томирис и Антигон изучали город и прилегающие земли. Они плавали на лодке среди заросших тростником отмелей залива, любовались снующими у самой поверхности стайками светлых рыбок и ныряющими за ними чайками. В вонючих закоулках, где издавна селились дубильщики и красильщики, Антигон встретил сгорбленного старика со слезящимися глазами, в котором, к немалому удивлению, узнал своего друга детства Итубала. В многолюдном, как обычно, квартале метеков Антигон потерял Томирис и встретил ее только через несколько часов на Большой улице севернее мрачного храма Ваала. Она с горечью сказала, что никогда еще с ней не обращались так откровенно пренебрежительно. Антигон настоятельно посоветовал ей не красить глаза и губы соответственно черным и красным цветом и не носить такой ярко-красный пояс, но на следующее утро она выглядела точно так же. У стен Бирсы они спустились в некрополь, долго блуждали под низкими сводами и наконец утолили страсть на одном из саркофагов, стоявших здесь с незапамятных времен. Стоны и крики Томирис вспугнули не только крыс, но и забравшихся сюда мальчиков, которые с призывами к богам о помощи бросились бежать. В пользовавшихся дурной славой тавернах за Большой стеной, где поножовщина случалась по нескольку раз на дню, они несколько ночей подряд слушали бесконечные истории о раздорах среди племен гетулов, о разбойничьих нападениях массилов и излюбленном занятии одноглазого гараманта, водившего по пустыне большие и грабившего маленькие караваны. В тавернах у мола они подолгу разговаривали с местными рыбаками, моряками из Александрии и опустившимся, едва не проданным в рабство за долги кожевенником из Византии. Купец из Аттики пригласил их на свой корабль развлечься, но они отказались, а родосский купец предложил посмотреть привезенные на продажу драгоценные камни, и они согласились. Престарелый иберийский наемник с длинными спутанными волосами и прикрытым черной повязкой левым глазом сначала выпросил у них несколько мелких монет на выпивку, а потом долго рассказывал о Гамилькаре и сражениях у подножия Эрикса, и слезы текли по его изможденному, давно немытому лицу и косматой бороде. Мускулистая критянка сделала Томирис недвусмысленное предложение, на рассвете отвезла их в бухту и почти у самого восточного берега, услышав окончательный отказ, в гневе перевернула лодку. Антигон и Томирис долго потом стояли у кромки прибоя, хохоча во все горло и жадно вдыхая соленый воздух. Потом они долго целовались среди вылизанных волнами камней и, чувствуя, что не в силач больше терпеть, поднялись на Двурогую гору. Но утолить страсть в колючих кустах оказалось невозможно, и тогда они спустились вниз и договорились с молчаливым ливийцем провести полдня в его рыбацком домике, где постелью служил толстый слой высушенной морской травы, а вокруг валялись зеленые сети с розовыми поплавками и корзины для рыбы. Вечером рыбак переправил их обратно в Карт-Хадашт.

В последнюю ночь они лежали в квартире возле Тунетских ворот, не имея сил даже пошевелиться и полностью утратив ощущение времени, пока наконец какой-то не в меру разбушевавшийся слон в одном из загонов Большой стены оглушительным трубным звуком не возвестил о начале нового дня.

Большая улица постепенно заполнялась народом. Попадалось все больше и больше повозок с фруктами, зерном и овощами, направлявшихся на различные рынки города. Начали открываться лавки и суетиться купцы, предлагавшие персидские ковры и душистые мази для втирания, этрусскую бронзу, амфоры с оливковым маслом и прочие заморские товары. Позвякивая колокольчиками, мерно шагали груженные вьюками верблюды. Пробудились даже торговцы свитками с сочинениями египетских, греческих и пунийских поэтов, хотя их проживавшие обычно у стен Бирсы покупатели никогда не просыпались рано. На площади Собраний высились два креста. У одного из распятых — худощавого смуглого человека — лицо представляло собой сплошное кровавое месиво. По слухам, этот ливиец изнасиловал пунийку. Он тихо и жалобно стонал и просил воды. Другой казненный уже бессильно обвис на покрытых ссадинами и кровоподтеками руках. На его лице застыла мученическая улыбка. Мимо степенно прошли два члена Совета в длинных туниках с пурпурными краями. Увлеченные беседой, они не обратили ни малейшего внимания на опухшие и растерзанные тела.

Прощание было недолгим. У ворот гавани Антигон передав киприотке три чаши, завернутые в льняную ткань.

— Развернешь на корабле. Благодарю тебя за чудесные дни и особенно ночи.

— Я тоже благодарю тебя, владелец «Песчаного банка». — Она осторожно покачала на ладонях подарок и как бы невзначай осведомилась: — Скажи, Тигго… мы больше не увидимся?

Антигон намеренно равнодушно пожал плечами:

— Один старый повар-ассириец сказал мне как-то, что вся радость — в предвкушении удовольствия. Увы, я не могу ответить на твой вопрос.

Она прижала разгоряченное лицо к его груди.

— Хочешь, скажу, почему ты одновременно и любишь и ненавидишь этот город?

— Хочу.