Ганс и Грета

Приближался Троицынъ день. Гансъ уже цлый мсяцъ сидлъ въ смирительномъ дом. Его процессъ тянулся цлую зиму и почти всю весну, такъ что знаменитый судебный слдователь, совтникъ юстиціи Геккефенигъ, даже посдлъ отъ него. За то никогда еще не приходилось ему имть дло съ такимъ продувнымъ, отъявленнымъ лгуномъ и бездльникомъ, каковъ былъ Гансъ! Долго бы еще ему промышлять браконьерствомъ, если бы главный лсничій Бостельманъ не ршился, во что бы то ни стало, выслдить молодца.

Уже въ сотый разъ лсничій Бостельманъ разсказывалъ эту исторію, но готовъ былъ повторить ее еще столько же разъ.

«Бостельманъ», сказалъ онъ себ, «теб его нигд не поймать, кром Ландграфской горы. Во всякомъ другомъ мст онъ улепетнетъ отъ тебя на своихъ длинныхъ ногахъ; а тамъ ему не миновать западни, – то есть въ ущельи, господа! Тамъ именно мы и поймали лисицу. Уже ночей съ пять мы подкарауливали его, я, окружной Матіасъ, два лсныхъ сторожа и еще четыре человка, взятыхъ нами въ подмогу. Наконецъ видимъ, идетъ нашъ молодчикъ изъ деревни и взбирается на «площадку вдьмъ». Идетъ себе бойко, смло, какъ будто такъ и слдуетъ. На площадк я поставилъ одного человка, потому что оттуда далеко видно вдаль. Въ лсу Гансъ какъ будто провалился сквозь землю, наконецъ мы слышимъ, онъ стрляетъ на лужайк у пруда. Чортъ побери! говорю я Матіасу, онъ опять тамъ! Только на лужайк мы и не поставили караульщиковъ, потому что тамъ онъ уже застрлилъ двухъ оленей, но дерзости Ганса нтъ предловъ! Вотъ идемъ мы прямо на выстрлъ и подходимъ къ лужайк, именно въ ту минуту, когда онъ, стоя на колнахъ передъ оленемъ, собирается потрошить его. Мы бы его сейчасъ тутъ и схватили, но на бду одна изъ нашихъ собакъ вздумала залаять, а онъ и навострилъ лыжи.

Онъ могъ спуститься только въ ущелье, потому что остальныя дороги мы вс оцпили. Мы подвигаемся все ближе и ближе, и я уже заране наслаждаюсь минутой, когда мои собаки съ лаемъ бросятся на него. Вдругъ – меня и теперь морозъ подираетъ по кож – раздался опять выстрлъ. Онъ застрлился, говоритъ Матіасъ. Глупости! отвечаю я, а самъ думаю тоже самое. Приходимъ мы къ ущелью, стоимъ тамъ и поджидаемъ. Ганса нтъ какъ нтъ. Онъ врно спустился въ пропасть, говорить Матiась. Глупости! говорю я, а самъ думаю тоже самое, потому что, где же ему больше быть? Хотя ночью спуститься въ пропасть, я вамъ скажу, чертовски смелая штука! Вдругъ одинъ изъ нашихъ кричитъ: вотъ онъ! И точно, вижу я, въ ста футахъ предъ нами спускается человкъ въ пропасть и на спин тащитъ звря. Я думалъ въ первую минуту, что со мною сдлается ударъ! За нимъ, ребята! говорю я. – Благодаримъ покорно, отвчаютъ бездльники, не угодно ли самимъ попробовать? Я спускаю собакъ; какъ-бы не такъ! Ни одна изъ этихъ бестій не хочетъ лзть въ пропасть. Нечего длать. Видно придется мн, старому хрну, самому спуститься и окликнуть его. Только бы онъ остановился, я его упеку!

Эта исторія была такъ правдоподобна, что вс увертки, къ которымъ прибгалъ на показаніяхъ подсудимый, не принесли ему никакой пользы. Сначала онъ говорилъ, что не стрлялъ въ оленя на лужайк возл пруда; но потомъ, когда тамъ подъ сосною была найдена его военная фуражка, онъ долженъ былъ отступиться отъ первоначальнаго показанія. Такъ онъ и сдлалъ.

Онъ сознался, что застрлилъ еще молодаго оленя у самаго Ландграфскаго ущелья и, замтивъ за собою погоню, спустился съ нимъ въ пропасть; большаго же оленя онъ хотлъ перенести туда впослдствіи.

До сихъ поръ дло шло отлично, но съ этого пункта начиналось мученіе совтника юстиціи Геккефенига. Куда двалъ Гансъ оленя и ружье? Не имя сообщниковъ, онъ не могъ ихъ сбыть на сторон, особенно молодаго оленя, а Гансъ между тмъ все стоялъ на своемъ: въ лсу онъ былъ совершенно одинъ, а куда двалъ оленя и ружье, этого онъ не скажетъ. На томъ дло и остановилось. Ни угрозы, ни увщанія, ни даже заключеніе на хлбъ и на воду, ничто не дйствовало на этого негодяя.

Это обстоятельство нсколько задержало слдствіе; но такъ какъ все на свт иметъ свой конецъ, то въ одинъ прекрасный день кончился процессъ, и г-нъ совтникъ юстиціи прихлопнулъ рукою по связк бумагъ, вздыхая и скорбя сердечно о томъ, что такъ мало исписалъ бумаги.

Самъ герцогъ, какъ боле всхъ пострадавшій въ этомъ дл, – такъ какъ казенный лсъ и Ландграфская гора принадлежали ему и преступленіе совершено было въ его владніяхъ, – очень интересовался ходомъ процесса, и нсколько разъ даже спрашивалъ: не пойманы ли сообщники Ганса?

После этого, необходимо было иметь подъ рукою по-крайней-мр двухъ мошенниковъ, а тутъ, какъ на зло, имелся на лицо всего одинъ!

Его свтлость назвалъ совтника юстиціи осломъ, прибавивъ, что если бы онъ, герцогъ, могъ заняться этимъ дломъ, оно давно было бы кончено. Оттого совтникъ юстиціи такъ и вздыхалъ, похлопывая рукою по связк бумагъ, и представляя это дло на судъ присяжныхъ.