Ганс и Грета

– Два человѣка изъ тюремнаго караула, ваша свѣтлость!

– Они въ перѣдней?

– Точно такъ, ваша свѣтлость!

– Пусть стоятъ тамъ!

– Слушаю-съ, ваша свѣтлость!

– Введи его!

– Слушаю-съ, ваша свѣтлость!

Расторопный камердинеръ вышелъ неслышными шагами изъ комнаты, отворилъ дверь въ перѣднюю и сдѣлалъ знакъ рукою. Гансъ въ ту же минуту вошелъ въ кабинетъ и остановился у двери, которая затворилась вслѣдъ за нимъ. Съ Ганса едва успѣли снять арестантскую куртку и замѣнить ее рабочей блузой; только коротко остриженные волосы напоминали о мѣстѣ, откуда его привезли. Даже блѣдность, отпечатокъ тюремнаго заключѳнія, исчезла съ его лица, съ тѣхъ поръ какъ силача Ганса стали употреблять преимущественно на разныя работы на свѣжемъ воздухе.

Онъ сильно загорѣлъ и смотрѣлъ по прежнему бойко и смѣло. Гансъ зналъ дисциплину; – ему не разъ доводилось стоять на караулѣ у высокихъ особъ, и не разъ онъ удостоивался чести отвѣчать на ихъ вопросы. – Гансъ и остановился на приличномъ разстояніи у дверей, вытянувшись въ струнку и держа въ правой руке военную фуражку, возвращенную ему въ этотъ же день. Онъ не понималъ, что все это значить; онъ зналъ только, что его свѣтлости угодно предложить ему нѣсколько вопросовъ, и Гансъ стоялъ у дверей и ждалъ, что именно угодно будетъ спросить его свѣтлости.

– Каковъ! – сказалъ его свѣтлость обращаясь къ герцогинѣ. Потомъ онъ обернулся къ Гансу и скомандовалъ: – Подайся впередъ! Стой! Ты служилъ въ военной службѣ?

– Точно такъ, ваша свѣтлость!

– Гдѣ?

– Въ первой ротѣ втораго гвардейскаго полка.

– Это сейчасъ видно, – сказалъ герцогъ, обращаясь къ герцогинѣ, которая, вѣроятно, поняла этотъ политическій намекъ и отвѣчала на него ласковымъ наклоненіемъ головы. Герцогъ опять взгляну лъ на Ганса.

– Ты приговоренъ къ тюремному заключенію въ смирительномъ домѣ?

– Точно такъ, ваша свѣтлость!

– И тебѣ очень хотѣлось бы выбраться оттуда? Это дѣло возможное, если ты назовешь мнѣ своихъ сообщниковъ.

– Въ такомъ случаѣ я остаюсь въ тюрьмѣ, ваша свѣтлость.

– Развѣ ты не желаешь быть на свободѣ?

– О нѣтъ, ваша свѣтлость, напротивъ, но хотя я браконьеръ, но не доносчикъ, и я думалъ…

– Что ты думалъ? говори смѣло!

– Я думалъ… если бы ты Гансъ былъ судебнымъ слѣдователемъ, то тебя не нужно было бы наводить на слѣдъ, ты самъ бы разузналъ въ чемъ дѣло.

– Я такъ и говорилъ, – сказалъ герцогъ, обращаясь съ своею обычною живостью къ женѣ, – Геккефенигъ оселъ.

– Точно такъ, ваша свѣтлость! – сказалъ Гансъ.

Герцогъ закусилъ себѣ губы, а герцогиня, слегка наклонившись, начала расправлять складки своего платья.

– Однимъ словомъ, я тебя прощаю, – сказалъ герцогъ, – но зато ты долженъ мнѣ разсказать всѣ, что касается собственно тебя. На первомъ допросѣ ты показалъ, что первый выстрѣлъ на лужайке у пруда сдѣланъ не тобою, но послѣ ты отрекся отъ этого показанія.

– Отрекся, ваша свѣтлость, и удивляюсь, что они повѣрили мнѣ тогда. Съ того мѣста, где нашли фуражку, я никакъ не могъ стрелять въ оленя. Выстрѣлъ былъ направленъ съ противуположной стороны. Я бьюсь объ закладъ, что ваша свѣтлость сейчасъ бы это сообразили.

– Ну, оставимъ первый выстрѣлъ въ стороне, – сказалъ герцогъ: намекъ Ганса на его известное искусство въ стрѣльбе пріятно подѣйствовалъ на него. – А кто же стрѣлялъ во второй разъ и куда дѣвалось твое ружье и тотъ олень, котораго ты застрелилъ въ Ландграфскомъ ущельи?

Гансъ смѣшался, его серые глаза засверкали, и онъ сказалъ:

– Такъ какъ вашей свѣтлости угодно было меня помиловать, то…

– Не совсѣмъ еще, любезный другъ!

– Нѣтъ, ваша свѣтлость, вы не смѣялись бы и ея свѣтлость не глядѣла бы такъ милостиво и ласково, если бы вы рѣшились нарядить опять въ арестантскую куртку бѣдняка, который уже полгода не надевалъ платья приличнаго честному человѣку! Вы спрашиваете, где ружье? Теперь я могу сказать вамъ: оно лежитъ на днѣ нашего пруда. Всякій умный человекъ сталъ бы сейчасъ же его тамъ искать.

– Хорошо. А олень?

Смуглое лицо Ганса слегка передернулось.

– Этого я не могу сказать, – пробормоталъ онъ.

– Даже и тогда, если я опять отошлю тебя въ тюрьму?

Гансъ взглянулъ черезъ открытую дверь на голубыя горы. Изъ его большихъ сѣрыхъ глазъ двѣ слезы скатились на смуглыя щеки.

– И тогда не скажу, – отвѣчалъ Гансъ тихо, но рѣшительно.

– Другъ мой! – произнесла герцогиня, сложивъ руки съ умоляющимъ видомъ.

– Хорошо, – сказалъ герцогъ, въ такомъ случаѣ я самъ покажу тебѣ твоего оленя.

Онъ отворилъ дверь въ сосѣднюю комнату.

– Войди сюда! – позвалъ онъ дѣвушку.

Грета вошла въ кабинѣтъ.

– Гансъ, – вскрикнула она, – мой Гансъ!

Она хотѣла броситься къ нему на шею, но вдругъ остановилась и, обратясь къ герцогинѣ, упала къ ея ногамъ и покрыла слезами и поцѣлуями страстной благодарности ея руки и платье.

Гансъ не шевелился. Когда вошла Грета, онъ обратилъ только глаза въ лѣвую сторону, но его широкая грудь такъ тяжело подымалась и опускалась, какъ будто желѣзный обручъ сжималъ ее. Онъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ; дитя могло бы осилить теперь этого богатыря.

Герцогиня подняла дѣвушку.