Гапур — тезка героя

Мне показалось, что он приходит в себя. В его глазах сверкнул злой огонек. Видно, он подумал, что я только грожу, пугаю, но вреда ему никакого не принесу.

— Убери своего чумового коня, — более твердо сказал он. — А соль… Смотри, Гапур, это тебе даром не пройдет!

Я резко дернул узду, и конь, всхрапнув и оскалив зубы, толкнул Сулеймана мордой.

— Ах, вот как заговорил?! — вскричал я.

Сулейман был теперь полностью в моих руках. Он не мог спокойно слышать храп коня, не мог видеть его оскаленных зубов.

— А какую клятву тебе нужно? — быстро спросил он.

— Повторяй за мной: если я когда-нибудь стану дразнить Гапура судьей — быть мне курицей-несушкой…

Это была очень обидная клятва. Соври Сулейман, не сдержи своего слова, и я бы с полным правом стал звать его курицей-несушкой. А быть курицей-несушкой — значит не быть мужчиной!

В тот момент, когда я произнес слова клятвы, конь снова всхрапнул. Это добило Сулеймана. Клацая зубами от страха, он произнес:

— Быть мне… курицей-несушкой… если… стану дразнить…

— Не забудь клятвы! — крикнул я и, повернув коня, помчался к Сунже.

Я был удовлетворен. За все Сулейману отомстил! Я смеялся и прямо в одну секунду переделал ту обидную песенку, которую он сочинил после драки. Вот как она теперь выглядела:

Вам знаком наш Сулейман?
Он трусливый, как баран!
Видно, зря он мне грозился —
Сам же первый осрамился!

Смешная песенка получилась!..

Однако часом позже мне было уже грустно. Когда, возвратив Иналу коня, я появился в нашем дворе, меня ждала встреча с бабушкой и тетей Напсат. Заметив маму Сулеймана, я чуть было не шмыгнул обратно в калитку. Но бабушка уже устремилась мне навстречу.

— Иди сюда, шайтан! — закричала она.

Ну, сейчас мне достанется на орехи!

— Ради бога, не трогайте его, Хагоз! — Мама Сулеймана схватила бабушку за руку. — Вы же понимаете, дело не в кульке соли. Я просто хотела вас предостеречь: нельзя мальчику ездить на таком бешеном коне! Большая беда может случиться!..

Я опустил голову и молчал. Вы думаете, я жалел Сулеймана? Нисколько! У меня и тени сомнения не было, что я поступил правильно, наказав его. В конце концов, разве не Сулейман посмеялся надо мной в тот день, когда тетя Напсат угощала нас чапилгашами? Сулейман! И «судьей» еще меня обзывал. И кричал «Це модж». Так что попало ему за дело!

А сейчас, признаюсь, я на Сулеймана еще больше злился. Почему я не наябедничал бабушке, не сказал ей, кто подставил мне синяк под глазом? Потому что я — мужчина, я свою обиду в сердце ношу. А Сулейман — курица-несушка, вот кто!

Но тетю Напсат я жалел. Она всегда ко мне хорошо относилась. Так за что же ей страдать? Ей соль была нужна, а я эту соль скормил коню Инала…

У меня даже такая мысль мелькнула: если б около сельмага я вспомнил о тете Напсат и понял, как она будет переживать из-за этой истории, я, может быть, и помиловал бы Сулеймана…

Тетя Напсат ушла, но бабушка еще долго косилась на меня и ворчала, что я — ее горе, что если она и умрет, то не по воле аллаха, а из-за меня.

ОСЛИК, КОТОРЫЙ СТОИЛ ДЕШЕВЛЕ ЧЕРЕМШИ

Уже начало темнеть, когда с улицы мужской голос позвал бабушку:

— Тетушка Хагоз, вы дома?

Бабушка поспешила во двор. Мне было любопытно, кто пришел, и я выскочил вслед за ней. У калитки стоял Касум.

— Добрый вечер, тетушка Хагоз! — вежливо сказал он. Бабушка ответила. Но сказать «добрый вечер» Касуму, которого она и в глаза и за глаза честила вором и мошенником, она не хотела. Поэтому она произнесла что-то нечленораздельное, лишь отдаленно похожее на приветствие.

— Тетушка Хагоз, — ничуть не смутился Касум, — я слышал, вы продаете ослика?

— Продаю, — ответила бабушка.

— А можно на него поглядеть?

— Почему же нельзя — можно…

Бабушка направилась к сараю и через минуту вывела во двор низкорослого осла. Я видел ослов черных, как сажа, и белых, как молоко, коричневых, как шоколадные конфеты, и желтых, как мед. Но этот был необыкновенный: тускло-серебристый, что ли. Мне он из-за цвета даже понравился.

— Хороший ослик? — спросил Касум, пренебрежительно поджав губы и усмехаясь. Он делал вид, что спрашивает о качествах ослика лишь из вежливости, а на самом деле ему, мол, все ясно: ослик дешевле черемши стоит.

«Вот хитрец так хитрец! — подумал я. — Только бабушка еще хитрее! Она тебя сразу раскусит!»

— Спрашиваешь, хороший? — Бабушка пожала плечами. — Не знаю, в скачках он не участвовал. И как он насчет джигитовки — сказать не берусь…

— Ладно, ладно, — заговорил Касум. — Я и так вижу: ослик неплохой…

— А видишь — чего же спрашиваешь? — Бабушка ни за что не хотела упустить случая лишний раз кольнуть Касума. — Знаешь ведь, как ингуши говорят: «Веревка должна быть длинной, а речь — короткой». Или забыл эту пословицу?

Касум не ответил. Помолчав, он произнес:

— Дорого будет стоить твой ослик?

— Двадцать рублей, — ответила бабушка. — Дешевле черемши… Если хочешь знать, мой племянник заплатил за него сорок, но мне недосуг с ним возиться — вот и уступаю…