Гарь

— Да, — барон откинулся на спинку кресла, — я знаю про твою дружину. Про твою… революцию. Хочешь правду, Агатош? Вижу же, что хочешь, но боишься, но я твой друг, а какой друг правду скроет? Так вот — не нужна твоя революция, никому не нужна, она и тебе не нужна, и княжне юной.

Алех подался вперёд, сверкая тёмными глазами:

— При всём уважении, барон Стеван, но революция нужна жителям Папоротников. На них накладываются налоги, условия жизни…

— Я не с тобой разговариваю, мальчик! — громогласно отрезал барон.

Дружинник замолк, поджав губы и хмуро глядя на хозяина исподлобья. Лина глянула не него мельком, а затем выпрямилась, всем видом показывая, что полностью участвует в обсуждении и себя так осадить не позволит.

Ей бы очень хотелось, чтобы дядя заступился за Алеха, но тот даже головы не повернул.

— М, я бы хотел выслушать твою точку зрения, Стеван.

— Я лишь говорю о том, что прошлое ужасно, мы этого не изменим, и то, как обошлись с вашей семьей… я бы никому такого не пожелал. Но ты жаждешь повторить историю, закольцевать её.

— История и так бесконечно закольцована. Люди рождаются и умирают.

— Да, но сами. Сами! Никто не приходит к ним с войной, не начинает убивать.

— Я не хочу убивать людей, Стеван, — голос дяди стал каменным. — Я никому не желаю зла. Я просто хочу вернуть справедливость.

Барон приподнялся и потребовал ещё вина. В коридоре послышалась суета и через минуту явился лакей с новыми бутылками, откупоривая их на ходу. С щедрой руки хозяин разлил всё гостям, вдохнул и продолжил разговор:

— Ещё раз говорю, Агатош: я понимаю тебя. Я просто пытаюсь сказать тебе, что твоя революция несостоятельна. Заключи мир. Выдай Михалину за княжеского отпрыска, будут жить-поживать да вместе на троне сидеть.

Тут Лина не смогла сдержать свой голос:

— При всём уважении, баран Стеван, но не надо меня никуда выдавать. Я не племенной олень, не придаток к трону. Я хочу вернуть свой дом сама.

Ей показалось, что в тёмных глазах барона промелькнуло сочувствие.

— Ты помнишь свой дом, княжна?

— Нет. Но и другого у нас нет. Мы лишь хотим вернуться из изгнания.

— Это не изгнание. Это опала. Вы слишком многим рискуете ради ничего.

— Стеван, — вставил дядя. — М, ты позволишь Алеху объяснить?

Барон кивнул. Алех сделал маленький глоток вина, откашлялся, сложил руки на столе, как прилежный ученик, и заговорил тем самым голосом, каким он обычно вещал с трибун:

— Барон Стеван, мы благодарны вам за совет, но это не изменит решения. Вы находитесь далеко от города Папоротников и Цапель, я же был там недавно, я вижу, как живут люди, как растут фабрики, как развивается промышленность, но новый князь не даёт людям жить. Он накладывает всё новые и новые законы, абсурдные законы, вся власть при нём: в Совете его друзья и родичи, не имеющие знаний или опыта для того, чтобы управлять страной. Люди работают почти бесплатно, но на них вешают бесконечные налоги, которые они не в состоянии выплатить. Их заставляют плодиться, как кроликов, чтобы было как можно больше рабочей силы, больше необразованного населения, и засчёт бедных трудяг верхушка будет только лучше жить! Мы хотим прийти туда не для себя, хотя и княжеская семья — княжна Михалина и княжич Агатош — хотят вернуться домой, но и ради людей, потому что никто, ни один человек, не должен жить в грязи, чтобы остальные купались в шелках! Ваш город процветает, люди не бедствуют, видно, что вы — мудрый правитель, но в столице это совсем не так, ситуация там — на грани катастрофы и всё из-за переворота. Именно поэтому мы хотели попросить у вас помощи: выдайте нам людей, или помогите с ресурсами. Не подумайте, мы не хотим много! И не хотим брать просто так, конечно же, нет: после того, как княжна вернётся на трон, мы хотим сделать вас единственным поставщиком железа для города Папоротников и Цапель. Мы не думаем идти назад — строительство железных дорог и дирижаблей продолжится, и у вас есть шанс положить начало новейшей истории, протянув руку помощи.

Он отвесил небольшой поклон и откинулся на спинку кресла, показывая, что речь окончена.

Гости выжидающе уставились на барона, а он сидел, подперев подбородок кулаком, целиком покрытым шрамами, и смотрел на свечу. На ту же самую свечу, которой давеча любовалась Лина.

Это дало ей надежду.

Наконец, как раз в тот миг, когда рот открылся для Важного Вопроса, барон заговорил сам: