Гарабомбо-невидимка

Больше они ничего не добились. Если бы судья и хотел, он бы помочь не мог. Он и сам растерялся. Когда сильные мира сего решили посмеяться над Ремихио, они думали не столько утихомирить на время нелепого бунтаря, сколько поразвлечься. В Янауанке, как и в других провинциальных городах, всем заправляет скука. Когда судья Монтенегро предложил обращаться с Ремихио как с человеком, они с удовольствием это подхватили, ибо много месяцев ничто не нарушало их сонного покоя. Даже донья Фина болела свинкой и не могла злословить. И мужчины, и женщины согласились участвовать в фарсе, обращаться с Ремихио по-человечески, кланяться ему при встрече, улыбаться, терпеть его разговоры. Молодые люди убедили девиц, чтобы те притворились, будто ревнуют его друг к другу, и, подавляя омерзение, восхищались его мнимым очарованием. Так хотели они развлечься, но все вышло иначе. Скучающие богачи не предусмотрели волшебного преображения. Никто и помыслить не мог, что выйдет такой ужас. Сделать они ничего не могли, он действительно менялся. За своими будничными делами они это проглядели, потеряли время, а когда спохватились, полгорода уже было во власти злосчастного чуда. Девицы не смеялись, а томились. Когда те, кто это выдумал, поняли, что дело не только в простодушии их сограждан, им стало жутко. Все зятья, к примеру, услыхав о затее, отправились в Янауанку, чтобы выкатать карлика в смоле и перьях. Но где же карлик? Вконец потрясенные преображением, они дошли до того, что молили Великолепного принять от них стаканчик-другой виски в клубе. Весть о его невыносимой красоте докатилась и до самого далекого поместья «Дьесмо». Больше от скуки, чем от любопытства, хозяйка отправилась в Янауанку, чтобы «смахнуть паутину с этих дикарей». Туманным днем на улице Болоньези появились ее могучие надсмотрщики, а потом и она сама, во всем величии; а Ремихио в это самое время возвращался с пустой корзиной в пекарню «Звезда». Хозяйка поместья придержала свою Красотку. Ремихио, погруженный в раздумья, их не заметил, и помещица вскричала:

– Эй, булочник!

Он обернулся. Она посмотрела на него, и серебро поводьев зазвенело под ее пухлой рукой.

– Печенье раскупили, сеньора, сейчас новое пекут. Если хотите, я посмотрю!

– Простите, мой друг, я думала…

– Минуточку, сеньора, сейчас!

Мгновенно осунувшаяся дама припала к луке седла.

Так убедилась Янауанка, что не одни простушки гибнут, взглянув на Ремихио. Печальная гордость утешила жителей; и началась пора славы. С дальних ферм приезжали поглядеть на чудо. Зеваки поджидали Ремихио на улице. Запаздывая, как все владыки мира, Великолепный шел на площадь и присоединялся к беседующим. Его почитали беспрекословно. Родственники бедняг, томившихся в заключенье, просили его замолвить словечко перед начальством. Люди несли в «Звезду» мешки картошки, жареную дичь, арбузы, но Ремихио ничего не брал, разве только для Мощей и Леандро. В сумерки, когда сильные мира сего сговариваются друг с другом или ссорятся между собой, вмешивался Великолепный – и все улаживал. Ему удавалось спасти несчастных, если только тех загнала в тюрьму не ярость субпрефекта или ненависть судьи. Родные ждали его до ночи. Он сообщал им, что все в порядке, они пытались целовать ему руки, а он смущался, ибо хотел оставаться таким же, как прежде, да и просто не верил в свое преображение. Но невидимая стена все больше отделяла его от друзей. Те, кто раньше старались потрогать его горб на счастье, теперь оробели, говорили ему «дон» и даже «ваша милость».

Однако двум господам не послужишь. Власти благоволили к нему и ликовали все больше, ибо происшествие было на руку сторонникам Прадо, а община от него отдалилась и, как он ей ни помогал, все чаще вспоминала, что нельзя служить и богу, и мамоне.

Слух О его дружбе с властями дошел до Чинче.

– Не может этого быть! – сказал Гарабомбо, – Я видел, он их терпеть не может.

– А теперь подружился с Монтенегро! Со всеми ними на «ты». Лопесы его кумом зовут.

– Ты сам слышал?

– Мне Сесар Моралес говорил.

– Мало что кто скажет… – ворчал Гарабомбо.

Но слухи не унимались, и, когда его собственный родич, тихий Мелесьо Куэльяр, сказал: «Хочешь поглядеть на гада, последи в воскресенье за пакойянской дорогой», он ощутил первый укол сомнения. По пути к Чупанской школе он увидел кавалькаду – какие-то люди на конях сопровождали в Пакойян почетного гостя, Ремихио. Гарабомбо в отчаянии узнавал и рыжую бороду дона Мигдонио де ла Торре, и наглые усы Игнасио Масиаса, и бесстыжий хохот зятьев № 2 и № 4, сообщавших, что на ранчо, до есть в борделе Серро-де-Паско, есть новая скотинка. В это утро сомнения его исчезли. Позже, под вечер, он оповестил всех, чтобы никто не говорил о делах общины «с этим лизоблюдом». Роли переменились. Былые враги полоумного карлика стали защищать Великолепного. Атала, Арутинго и Пасьон, всегда считавшие, что Ремихио «пора проучить», набросились на тех, кто ругал его теперь.