Гарабомбо-невидимка

– Давайте, дон Кристобаль! Давайте, дон Макарио! Давайте, дон Эксальтасьон!

Марселино Ариас не знал, что положить, зеленую или рыжую, и пошутил:

– Может, это мне на гроб?

– Тогда дайте десять, лучше похороним.

Он засмеялся и дал десять солей.

– Да стукнут раз-другой, и все!

– А Ранкас, сержант?

– Их застали врасплох, ночью. А тут нападаем мы. Солдаты из Лимы не могут сражаться в горах. Петух в пуне не поет!

Из-за угла появились конь, и пончо, и всадник. Гарабомбо!

Площадь зазвенела криком.

Гарабомбо встал на фоне мрака. Все замолчали. Забил копытом конь того, кто обходит мир, возвещая свободу. Невидимка двинулся вперед. Народ обступил его. Ко всеобщему удивлению, сидел он на Патриоте, великолепном коне зятя № 1. С его снежной спины Гарабомбо крикнул:

– Общинники Чинче! Мы состарились, жалуясь и прося! Мы потратили годы в приемных! Год за годом мы молили и не получали ничего! Помещики даже не являлись, когда им назначат. Им назначали трижды, они не пришли. Мы прождали трижды по трое суток! Их не было. Они не пришли бы, прожди мы и три века! Я боролся за то, чтобы отнять у них землю. Я ошибался. Отнимать не надо. Эта земля наша с тысяча семьсот одиннадцатого года. Король дал ее, президент отобрал. Будь что будет, во сегодня ночью мы ее вернем! Общины идут по всему Паско. Никто нас не остановит. Человек все равно умирает… – Он помолчал мгновенье. – Человека не оставляют на семена, как картофель. Так умрем, сражаясь, и никто не оскорбит нашу память!

Он задрожал от рыданий. Наверное, по его лицу катились слезы.

– Это реки! – воскликнул он. – Подземные реки текут из моих глаз! Когда пришли белые люди, реки спрятались! И сказано: прежде, чем мы обретем свободу, вся их вода вытечет из наших глаз. Четыре столетья вы жили во тьме. Но наказанию есть конец. Наши деды были жестоки, они топтали другие народы. Наши бабки входили в разоренные селенья, дуя в легкие побежденных. Сам Париакака, рожденный из пяти яиц, велел, чтоб мы за это отстрадали, но наказание кончилось. Пускай течет вода!

– Плачь, Гарабомбо! – крикнул Кайетанр. – Пускай вода тебя очистит!

Но сам он засмеялся, и смех его был поистине непобедимым.

– Главнокомандующий!

– Здесь! – Де ла Роса по-военному выпрямился.

– Начальник кавалерии!

– Здесь! – крикнул Мелесьо Куэльяр.

– Командиры отрядов!

Отставники застыли, сжав зубы.

– Даю вам полную власть. Распоряжайтесь, как хотите, людьми и лошадьми. Ведите народ! Чинче, Палька и Карауаин встретятся в Айяйо, Андаканче и Чипипате, Мелесьо Куэльяр, займи реку Чукупампа! Я поведу всех от Чинче к Париапаче. В добрый путь!

Пять тысяч человек закричали, разрывая тьму. Все двинулись к назначенным местам: Янайчо, Париапаче и Карауаину, в шести часах ходу. На рассвете должны были встретиться четырнадцать селений. Анчи Роке должен был прийти с Рабочим комитетом. Общинники, трудившиеся на шахтах, составляли отдельный отряд. Все шли до утра. Часов в пять жидкая заря занялась над степью. Конокрад, Скотокрад и их люди ждали в Янайчо.

– Что нового?

– Никто не запаздывает, – сообщил Скотокрад. На нем были брюки, кожаная куртка, ботинки и новый шейный платок.

– А как наш выборный?

– Амадор послал его в Серро, к доктору Мандухалесу.

Доктор Мандухалес, адвокат общины, знал о том, что готовится, но не знал числа. Корасма нес ему эту весть.

Светало, когда Гарабомбо и Мелесьо Куэльяр встретились в Янайчо.

– Ну как, братец?

– Ничего. Я прогнал всех надсмотрщиков.

– Сколько у них коней?

– Пятьдесят.

– А у тебя?

– Сорок четыре.

– А у де ла Росы?

– Сорок.

– А у Травесаньо?

– Тридцать четыре.

– Иди в Парнапачай, Мелесьо. В добрый путь!

(…Всадник старел на глазах.)

Светало. Солнце смело последние редуты мрака. Народ, громко крича, прорвался сквозь проволоку, которую разрезали отставники. Наконец-то ступала община по своей земле! Кони поскакали вслед за Гарабомбо, только чайки и утки с лагун неслись над бескрайней равниной с ними вровень. Иногда всадники спешивались, чтобы схватить надсмотрщика и запереть в загоне. В семь часов появилось наконец бывшее селенье. Народ остановился в трепете. Эти стены, изъеденные ветром, густо поросшие травой, эти заброшенные дома и были прежде Чинче. Развалины, где паслись дикие козы, красноречиво доказывали, что здесь жили люди, изгнанные потом властными хозяевами. Народ шел вперед, всюду встречались руины, а время от времени – отмытые дождем кресты.

К полудню пять тысяч человек – мужчин, детей, женщин – и почти десять тысяч голов скота пришли туда, где собрались поставить новое селенье Чинче. Точно так же поставят в других местах селенья Учумарка и Пакойян! Но где же вестники? На них напали? В самый полдень Кайетано снял шляпу и запел гимн. Все спели гимн до конца, а потом Амадор спешился и поцеловал землю.

– Стройте! – сказал он.