Garaf

   - Так вышло, - отозвалась она, давая понять тоном, что ей неприятен разговор.

   - Так вышло... - выдохнул Гарав, снова переворачиваясь на спину. - Да, так вышло... Всё вышло, как вышло... Я пойду. Если там остались какие-то деньги - пусть они будут твои.

  

Глава 38 -

в которой справедливость вызывает тошноту.

   - Волчонок, вставай!

   С этим криком Эйнор ворвался в комнату Гарава, и тот ошарашено подскочил на постели, уставился на рыцаря.

   Было ещё почти совсем темно. Но откуда-то слышались шум, крики, лязг металла. А сам Эйнор был в однх штанах, но с мечом и кинжалом. За его спиной через комнату пробежал Фередир, крикнул кому-то: "Бежим!"

   - Что? - Гарав тоже вскочил, стал натягивать штаны, схватил меч.

   - Скорее! - Эйнор дёрнул его за плечо. - На князя напали!..

   ...Позже Гарав не мог восстановить всех подробностей той схватки. Дрались в

   коридорах - то тёмных, то освещённых мечущимся факельным пламенем, и длинные клинки высекали острые веера искр, а сражающиеся то и дело спотыкались о тела, раненых, пороги, мебель... "Как страшно люди бьются с людьми," - почему-то то и дело мелькала в голове фраза из толкиеновской книги - и правда страшно, страшнее любых орков...

   ...Заговорщиков оказалось неожиданно много - в заговор был вовлечён один из капитанов охраны, дежуривший в ту ночь, он подпоил чем-то сонным смену и впустил из города людей. Гарав более-менее стал понимать, что к чему, когда стоял в тронном зале, битком набитом тяжело дышащими людьми - полуголыми, но с оружием - и кто-то бинтовал ему льняной полоской глубокую и длинную рубленую рану на правой руке. Гарав поднял глаза - его бинтовал Олза, сын князя. Поймав взгляд Гарава, Олза подмигнул:

   - Спасибо.

   - За что? - Гарав покривился - рану пекло и дёргало. Олза рассмеялся и не стал ничего говорить.

   В центре зала стояли на коленях - прижатые несколькими руками каждый - трое мужчин, юноша и двое мальчишек возраста Гарава. Все они были ранены, и не по разу, но смотрели на стоящего возле трона Нарака с лютой, неугасимой злобой и без капли страха. В одном из мужчин Гарав узнал Рауда сына Тира, княжеского майордома! А один из мальчишек был его сын, Лоссен.

   Прямо возле трона лежал один из пажей Нарака, мальчик лет десяти-двенадцати, Гарав не успел запомнить его имя, а сейчас... мальчишка был разрублен надвое, от плеча до бедра. Нарак поднял голову - до этого он смотрел на убитого пажа - и сразу стало тихо. Бешеным голосом он спросил:

   - За что зарубили ребёнка?! За верность?! Отвечайте, скоты!

   В толпе прошёл шепоток - многие уже знали, что Нарак и Олза остались живы только потому, что паж, задремавший в зале у камина, среди собак, проснулся от их рычания, увидел входящих людей, успел натравить свору и поднял крик - и был тут же зарублен Раудом.

   Сейчас Рауд выкрикнул с такой ненавистью, что от его голоса становилось холодно:

   - Ты предатель, Нарак сын шлюхи! Ты продал Кардолан Артедайнскому Выродку и нимри! Будь ты проклят!

   Установившаяся было тишина взорвалась, над головами схваченных засверкали мечи, но Нарак вскинул руки:

   - Стоять! Стоять... - повторил он и показал рукой на заговорщиков: - Пытать, пока н расскажут всё - кто, зачем, для чего. Сначала этих, - рука князя как бы зачеркнула мальчишек, - на глазах у этих! - он, словно ударяя копьём, поочерёдно показал на старших. - Убрать и начинать немедленно!

   Заговорщиков уволокли. Олза хлопнул Гарава по плечу, подвёл к дверям в коридор и показал мечом на лежащего там светловолосого человека с раскроенным лицом и грудью - он был мёртв и неловко скособочился в луже остывшей крови:

   - Вот твой удар. Он меня почти достал - и тут ты...

   - Не помню, - сказал Гарав...

   ...Заговорщиков казнили через два дня, утром. Было солнечно и ветрено; ветер - тёплый, сильный - дул с моря. Гарав стоял в переднем ряду слева от Эйнора и смотрел на обтянутый красным эшафот, где стоял один из младших палачей, опираясь на длинный двуручный меч с тупым концом, но до сияния заточенной рубящей кромкой.

   Всех шестерых привезли в специальной повозке. Гарав уже знал, что никто из них ничего не сказал - ни когда пытали младших на глазах у старших, ни наоборот. Когда палач применил к Рауду огонь, Лоссен, до этого не издавший ни единого стона - пока мучили его самого - открыл было рот, но отец сказал ему: "Молчи," - и Лоссен молчал, не закрывая глаз.

   Шли все шестеро сами - ноги им сохранили и вообще привели в порядок, если так можно выразиться. Но они прошли близко от Гарава, и следы пыток, а главное - неистребимый запах боли - были ему отчётливо видны и ощутимы.

   Один за другим - в полной тишине, только упруго хлопали флаги - приговорённые поднялись на помост. Мальчишки помогали идти друг другу, один из мужчин опирался на плечо юноши. Выстроившись в ряд шестеро слушали приговор, который читали громко, отчётливо.