Garaf

   Гарав обвёл взглядом толпу на площади. На большинстве лиц была открытая ненависть к заговорщикам, на некоторых - обычная человеческая жалость... а на некоторых Гарав видел ясно читаемое сочувствие. На немногих - но видел.

   Смотреть на казнь ему не хотелось, тяжело было на это смотреть. Но он смотрел, потому что пажа зарубили. И ещё много народу погибло в ту ночь.

   Первым казнили Лоссена. Мальчик сам встал на колени, улыбнулся отцу, аккуратно убрал с шеи и подвязал разбитыми руками волосы и обратился к отцу:

   - Отец, прощай, - а потом попросил палача - ясно, громко и вежливо: - Пожалуйста, не запачкай волос.

   Палач кивнул и ударил. Голова отскочила сразу (толпа выдохнула), и Гарав с отвращением и жалостью увидел, как бьётся тело - раз, другой дёрнулось - и ощутил запах... Это умирающее тело вытолкнуло наружу содержимое кишечника и мочевого пузыря.

   Помощник палача поставил голову на специальное возвышение. Волосы не были запачканы...

   Второй мальчишка сам не пошёл - забился, отчаянно замотал головой, и его потащили. Гарав закрыл глаза. Нет, он не мог на это смотреть. И открыл их лишь когда казнили Рауда. Этого жалко не было. Что бы он там ни думал и во что бы не верил - за ним стоял Ангмар, и это он обрёк на гибель всех погибших и казнённых людей. Он.

   Впрочем, Рауд вёл себя очень достойно. И попросил только одного - позволить поцеловать голову сына.

   Ему разрешили.

   Потом случилось то, что должно было случиться...

   ...В свою комнату Гарав вернулся в тяжёлом настроении. Гарав понимал, что для людей, пошедших с оружием против власти, тут, в этом мире, нет оправдания "ребёнок". Но Пашка, его воспоминания, его воспитание - всё бунтовало против этого. Кроме того, он с ужасом вспоминал то, как казнённые пачкали штаны - это превращало смерть в нечто настолько постыдное, что мальчишку начало мутить, когда он вспомнил о том, как его самого чуть не казнил Эйнор. Зрелише, как он валится вот так же и... в общем...

   ...в общем, его стошнило в раковину. Плохо обладать развитым воображением. А самое главное - нелепо было спрашивать и спорить о праведности и неправедности суда и казни. По здешним меркам всё было справедливо. И было правым дело Нарака. Что хочешь - то и думай. Как хочешь - так и живи с этим.

   Нет, подумал вдруг Гарав, умываясь и фыркая. Не хочу я жить при дворе. Ну его к чёртовой матери. Хоть бы война скорей какая или Эйнора куда услали... а выслужу рыцарское звание - сразу уеду.

   Он обернулся - как по заказу, вошёл Эйнор. Буркнул:

   - Сапоги мои почисть, Фередира я в город отослал.

   - Сейчас, - кивнул Гарав. И спросил тоскливо: - Эйнор, нам никуда ехать не надо... в ближайшее время?

   - Надо, - ответил рыцарь, не спрашивая, в чём дело и чего это оруженосца так потянуло из Зимры.

   - Эйнор! - послышался голос в смежных покоях. - Эйнор, Гарав тут? - и в комнату бесцеремонно ввалился Олза. - А, ты тут! - он неожиданно смутился (Гарав удивился). - В общем-то я пришёл благодарить... я знаю, что за это глупо предлагать деньги, но - что ещё-то? - он достал кошелёк красной кожи с чёрным тиснением и подбрасывал его в руке. - Вот... ну и ещё - я всё равно твой должник, и в любой момент помогу, чем скажешь и чем смогу... - Олза сердито вздёрнул голову: - В общем - бери и не вздумай отказаться, я обижусь!

   - Я не откажусь, - засмеялся Гарав и, беря кошелёк, пожал предплечье княжича. Тот ответил таким же пожатием и облегчённо вздохнул:

   - Ну вот... Эйнор, ты едешь в город?..

   ...Так и не спросил, куда надо, но хорошо, что уезжаем, подумал Гарав, валяясь на постели и на животе считая монеты. У Олзы - это знало всё княжество - деньги не держались. И сейчас Гарав вовсе не считал, что стоило платить за спасение княжича в бою - разве это не обязанность? А в кошельке (кстати, он сам по себе был недешёвый) оказалось двадцать два кастара и пятьдесят семь зарни. Мда, в давнем разговоре Эйнор был прав. При дворе служить доходно. Но...

   - Лютню купить, что ли? И играть научиться? - вслух спросил Гарав. - Куплю.

   - Покажу, где можно купить, - собщил Фередир, входя. Лоб оруженосца был разбит, и он на ходу промокал его платком. Гарав поднял брови:

   - М?

   - Я не виноват, что некоторые мужь... люди не понимают разницы между дружбой и прелюбодеянием, - Фередир шлёпнулся на кровать и стал стягивать сапоги. - Пришлось прыгать с балкона.

   - Прибьют тебя, - лениво сказал Гарав. - И князь скажет, что правильно прибили. Есть же порт. Зачем тебе замужние?

   - Я ценитель не шлюх, а женской красоты, а она не терпит собственников, - Фередир покосился на монеты: - Ого.

   - Бери, - предложил Гарав широким жестом. Фередир засмеялся:

   - Ну, если правда... Пошли погуляем?

   - С такой печатью на лбу только под кроватью прятаться... Кто хоть пострадавший-то?

   - Я, - нагло ответил Фередир. - Женщина осталась довольна, а этот старый пень - всего лишь торговец рыбой. Да ещё и дунландец! - Фередир скривился.

   - Спекулянт, значит, - по-русски сказал Гарав. - Сейчас ещё подведи под свое кобеляченье политическую платформу.

   - А? - не понял Фередир.