Garaf

   Пока ели - подошли двое других конвоиров. С ними шёл вчерашний старик, все трое держали в руках кружки с чем-то дымящимся; ещё одну молодой конвоир принёс своему ровеснику. По хлеву поплыл аромат корицы и яблок. Кто-то громко сказал что-то вопросительным тоном, вокруг засмеялись, и даже конвоиры поддержали, а седой так просто захохотал, разевая пасть - с удивительно крепкими целыми зубами.

   Говорят они на разных языках, отмечал Пашка. Эти, рыжие - на языке, немного похожем на английский и немецкий. А почти все ра... пленные - на совсем непонятном. Но языки друг друга они понимают. Карту бы вспомнить, ведь была карта... Пашка тщетно мучил себя - и, как часто бывает, стоило ему отчаяться и перестать думать о карте, как она вспомнилась неожиданно подробно.

   Их ведут на юг - к горе Эмон Сул и Восточному Тракту - тому самому, по которому хоббиты шли в Раздол. Но тогда там не было никакого государства. А сейчас там... что? Шахты? Лесозаготовки? Поля? Все остальные тоже удивлены, видно, раньше туда людей не гоняли... Значит - не шахты, не лесозаготовки, не поля... что-то совсем новое. Вряд ли хорошее...

   За всеми этими мыслями Пашка пропустил момент, когда их стали заковывать и выводить наружу. Хрень!!! Мёрзлая грязь резанула ноги, как битое стекло. Ещё новая пытка - ну ладно, счёт будет больше.

   Деревня проснулась уже давно. Провожали караван только вездесущие ребятишки. Напоследок - уже у леса - кто-то из них запустил свежим навозом в толстого начальника конвоя, и вся свора детворы с хохотом ринулась наутёк. А уже за опушкой навстречу попался рослый парнишка - Пашкиных лет, в потёртой одежде, грязных сапогах, с копьём в руке и двумя белыми поджарыми псами, которые тут же встали по бокам от хозяина, едва появились чужие люди. Левая рука мальчишки была обмотана окровавленной тряпкой, вообще выглядел он разухабисто-небрежно... но шею, запястья и ухо украшало золото - витая толстая гривна, массивные зарукавья и серьга. Следом показались четверо пацанов младше - они с натугой, но весело тащили на волокуше огромного кабанищу, однако замерли на месте, увидев процессию.

   Проходя мимо, Пашка встретился взглядом с синими прищуренными глазами своего ровесника. В них была гордость - врождённая и неосознанная гордость молодого хищника, не знавшего до сих пор поражений в жизни. Было глубокое презрение - но не к Пашке и не к другим закованным.

   И было откровенное сочувствие - именно к ним.

* * *

   К счастью, грязь очень быстро подтаяла. А нагнавшие колонну почти сразу орочьи всадники опять окружили идущих. Пашка заметил, что их вроде как стало... меньше, что ли? И некоторые явно были ранены.

   "Засекли" это и другие пленные. По колонне пробежал шепоток. Впрочем, разгадка пришла почти сразу - через какие-то полчаса неспешного хода-волочения.

   Слева открылась вырубка, на которой тут и там лежали тела орков и волков - примерно десяток и полдюжины. Тут же находились ещё с десяток орков - тяжелораненые и кое-как перевязанные. А самое главное (Пашка подобрался) лежали два больших коня и воин-человек. Пашка не мог толком разглядеть его - и конские трупы, и труп человека лежали у опушки метрах в ста. Зато...

   Колонну остановили, всадники спешились. Двое орков волоком протащили от опушки к толстяку-начальнику молодого, лет Туннаса, парня в доспехах, помятых и

   покрытых кровью. Пашка заметил, что у него явно перебита правая рука и рассечена голова - кровь всё ещё вяло лилась по длинным светлым волосам. В нескольких местах висели обрывки кольчуги, похожие на обрывки свитера - тоже перепачканные кровью. Поверх доспеха - тоже оборванная и окровавленная - была надета серая накидка с алым гербом: орлом, распростёршим крылья.

   Замерев и вытянув по швам стиснутые в кулаки руки, Пашка наблюдал за происходящим. В сущности, молчали все, только орки галдели над своими ранеными. Да ещё раздался резкий голос толстяка - он стоял, широко расставив ноги и похлопывая плетью по левой ладони - и сейчас что-то сказал пленному. Ткнул плетью в орла на накидке.

   Стоявший перед ним парень выпрямился, придерживая правую руку левой. Пашка хорошо видел бледное от потери крови и, наверное, страха, лицо с тонкими чертами, чем-то похожее на лицо Туннаса. Губы пленного скривились, он ответил коротко и отвернулся. Нет, понял Пашка, не боится он. Не...

   - Ох! - вырвалось у мальчишки, и Туннас, подавшись к нему, звякнул цепью и прижал лицом к себе. Но Пашка всё равно видел - не смог, не успел отвернуться...

   Орки навалились на пленного и швырнули его на колени. Во взметнувшейся руке толстяка красиво, чисто сверкнул на солнце меч - длинный, прямой. И, как-то легко, играючи, рухнув вниз, отсёк пленному голову. Она с неожиданно громким тупым стуком упала на мокрую обочину под гогот орков. Тело ещё несколько мгновений стояло на коленях, выбрасывая две густые, очень яркие струйки, потом - рухнуло на бок, перевернулось на спину, как живое и оттолкнулось ногами, дёрнулось... наконец - замерло.