Гардемарины, вперед!

— Бездельник! Поверите ли, он совсем не знает дороги. А трус! Всю дорогу морочил мне голову разбойниками! По пути моего следования размыло мост. Мы поехали в объезд, попали в эту ужасную топь. Голубчик, вы командуйте, — он повернулся к своим спутникам, как выяснилось, ямщикам с постоялого двора, — а мы будем помогать. Не стоять же здесь до утра!

— Толкать будете, барин. Лошади отдохнули, впятером небось выдюжат.

Один из ямщиков подал знак, лошади и люди дружно навалились и «выдюжили», коляска выбралась из топи.

— Боже, на кого мы похожи! Наплевать, почистимся утром. Прошу вас. — И молодой человек любезно распахнул перед Сашей дверцу коляски.

Они уютно расположились на сиденье, открыли бутылку вина.

— С кем имею честь? — галантно спросил незнакомец.

— Курсант навигацкой школы Белов.

— Чрезвычайно рад. Граф Комаров к вашим услугам. Куда путь держите?

— В Петербург.

— Не откажите в любезности воспользоваться моей коляской. Наш путь частично совпадает, хотя я еду гораздо дальше.

Утром на постоялом дворе Белов с трудом узнал в холеном щеголе того простого и веселого малого, с которым ночью они вытаскивали из грязи коляску. Комаров был разодет, накрахмален, напомажен. Атласный вышитый камзол с подкладными плечами скрывал полноту, обозначая талию. Граф поминутно охорашивался и трогал мизинцем крупную, овальной формы мушку, словно опасался, что она улетит.

Это был тип придворного франта, которых позднее окрестили «петиметрами». Они были воспитаны на французский манер, и все отечественное подвергалось их насмешке и осуждению. Заботы, помыслы, таланты этих великосветских кавалеров были посвящены, с точки зрения нормального человека, сущим пустякам: чтоб штаны сидели по фигуре, чтоб в этих штанах лежала табакерка самого модного фасону, чтоб эту табакерку уметь изящно открыть и с томной улыбкой похвастать перед такими же петиметрами. Саша презирал таких людей, но втайне завидовал их светскости и удачливости.

Показная томность, однако, не сделала Комарова менее разговорчивым, только слова он стал произносить с растяжкой и круглил губы, словно дул в невидимую дудку.

— Не желаете ли вина? — говорил он за завтраком. — Это не наша русская дрянь. Это великолепное французское вино. Пенится, как морской прибой. А вкус!.. Так на чем я остановился? Ах да… Я не люблю Лондон. Я люблю Париж. В Париже всякий день праздник и все поют…

— Да? — поддерживал Саша светский разговор.

— А в Лондоне все ходят в глубоком молчании. И еще туман. Там всюду жгут уголь и топят камины. Белье к вечеру становится черным от сажи. Как там ходить прилично одетым?..

— Так на чем я остановился? — продолжал он, когда коляска затряслась по ухабам. — Ах да… Лондон. Я нигде не видел таких дорог, как в Англии. Засыпаны хрущом, укатаны катками, знаете ли… И чудесные постшезы — двухместные коляски. — Он легко икал после сытного завтрака. — Их можно получить за весьма умеренную пла-ату. Запад есть Запад… Вчерашняя история могла случиться со мной только в России. Ди-ик-ая страна! Если бы человек мог сам выбирать, где ему родиться!

За обедом Комаров продолжал:

— Вообразите, на подъезде к Лондону надобно в руке держать четыре гинеи, потому что неминуемо разбойники начнут стучать тебе в стекло пистолетом. Это у них вроде пошлины, и все к ней привыкли. Ха-ха-ха! Мне рассказывали, что воры в Лондоне имеют свой клуб. По виду они вполне приличные люди. Правительство знает всех по имени, но не может арестовать — нет улик. Улики — вот безделица! Зачем улики, если точно знаешь, что он вор? И представьте себе наших разбойников и их клуб где-нибудь у Никитских ворот… Нелепость! Они все беглые. Их надо хватать и сечь батожьем. Без всяких улик!

И так далее и в том же духе.

Белов был попутчиком графа три дня, и все три дня находился на полном его содержании. Сашу не мучила совесть и он не страдал от унижения, решив, что честно заработал себе пансион, пребывая бессменным слушателем Комарова даже в ночные часы.

— Друг мой, — обратился граф к Белову при расставании. — Вы очень скрасили мое путешествие. Вы были великолепным собеседником, проявили тонкость в обращении и незаурядный ум. Молю судьбу, чтобы по возвращении меня в Россию дороги наши опять пересеклись и я смог бы отплатить вам за ту услугу, которую вы мне оказали.

— Помилуйте, граф. О какой услуге вы говорите?

— Вы помогли мне найти коляску. И еще… Я еду в Лондон и везу подарки английским министрам. В ящике под сиденьем лежат соболя, прекрасные солитеры, коллекция золотых медалей и прочие безделицы, а вы добровольно взялись разделить со мной заботу по охране груза.

— Я и не знал об этом!

— Вам и не надо было это знать. Со следующей версты меня будут сопровождать драгуны. Из Москвы я ехал один, чтобы не привлекать излишнего внимания к моей коляске. Молю судьбу, — Комаров потрогал мушку, — чтобы по возвращении моем из Лондона…