Гардемарины, вперед!

— Хорошо, князь, что вы пришли с этой просьбой ко мне, а не к другому. Сейчас просить за Тесина небезопасно. Обвинения, предъявленные ему, очень серьезны.

— Да слышал я об этих обвинениях. Вздор и грязные сплетни! — в сердцах воскликнул Никита.

— Ах, мой друг, кабы можно было все так легко обозначить и с рук сбыть. Тесин выйдет из крепости только тогда, когда будут сняты обвинения с графа Фермора. А он виноват перед государыней. Тут и отступление нашей армии к Висле, и не взятый Кольберг…

— Но как может Тесин отвечать за не взятый Кольберг?

— Да уж так жизнь наша дурацки устроена. Судя по вашим рассказам, Тесин честный человек. Его держат в крепости как бы заложником. Оправдается Фермор за Цорндорфскую баталию — это для всех ладно будет.

— Он может оправдываться за нее всю жизнь, — с горечью заметил Никита.

Он почувствовал, что устал от беседы, которая началась так многообещающе. Будь они неладны, эти светские визиты! Дома его ждет не дождется Мелитриса. Казалось, дорвался до счастья — ликуй! Ан нет… Жизнь немедленно предъявила иск по старым счетам, и опять он влип в тайны и заговоры. И кто жертва? Тесин… воистину жертвенный агнец, овца бессловесная. Сидит теперь в темной каморе, вид отвлеченный, молится за все человечество, а самого-то ангел-хранитель оставил без присмотра. Вначале думалось, что доказать невиновность Тесина будет так же просто, как белое назвать белым, а черное, соответственно… ну и так далее. А на поверку вышло, что перед тобой стена, ты будешь биться об нее головой, пытаться прошибить с разбегу, а она, неприступная, будет упруго отбрасывать назад, не оставляя на своей гладкой поверхности ни вмятины, ни трещинки…

— Все решит государыня, — участливо заметил Шувалов, и Никита отметил вдруг, какие тревожные у него глаза. — И хоть поручиться за благополучный и скорейший исход событий не могу, но заверяю: разговор сей не пропадет втуне. Я вам верю, Никита Григорьевич.

— Но могу ли я просить о свидании с Тесиным?

— Пока нет. В кистринских подвалах сидят раненые русские офицеры. Я веду переписку с прусской стороной об обмене пленными. Пока сия переписка не дает результатов. Заручитесь терпением, мой друг. Одно я вам обещаю: сделать все возможное, чтобы пребывание Тесина в крепости было сносным.

Они уже прощались, когда Иван Иванович спросил весело:

— А как же с девицей-то? О ней и забыли?

— Она жена моя.

— Не-ет, так я вас не отпущу. Шампанского сюда!

Еще час ушел на рассказ о том, как отыскал Никита свою невесту. Шампанского было выпито много, и это помогло и хозяину, и гостю избежать острых углов, которые неизменно возникали по ходу не очень ловко придуманного повествования. Шувалов помнил дворцовую сплетню о побеге фрейлины с кем-то по роковой любви и потому из деликатности не задавал гостю лишних вопросов, а Никита больше распространялся о том, как бедствовала несчастная девушка на чужбине, всеми брошенная, больная и, наконец, нашедшая пристанище в приличном немецком семействе. Фамилия семейства названа не была.

Варианты

Оленев остановил карету у особняка графини Гагариной, слегка отодвинул занавеску на окне и приготовился к долгому ожиданию. Однако Диц появился довольно скоро. Очевидно, он намеревался совершить пешую прогулку по городу, но на улице вдруг усомнился в ее целесообразности. Времени, которое понадобилось барону, чтобы сомнения вылились в решение, было достаточно, и Оленев его хорошо рассмотрел.

Барон натянул толстые кожаные перчатки цвета пареной репы, аккуратно расправил их на руках, потом обратил взор к небесам, прикидывая, пошлют ли они на город дождь со снегом или оставят в неприкосновенности серенькую, зябкую мглу. Плохая погода не испортила его настроения. Жизнерадостные ямки в уголках толстого рта, четкие дуги бровей, выгнутые в непроходящем удивлении, говорили о том, что он принимает мир таким, каков он есть, и неизменно этому миру радуется. Он плотно запахнул редингот на теплой подкладке, но не отправился бодрой походкой по улице, как ожидал того Никита, а вернулся в дом. Три минуты спустя, или около того, к подъезду был подан экипаж.

Из окна его Диц скользнул по карете Оленева рассеянным взглядом, удобно откинулся на подушки. Экипаж тронулся, но мы не последуем дальше за бароном Дицем, этим пусть занимается платный наблюдатель. Оленев только хотел получше рассмотреть человека, которого ему предстояло вместе с Лядащевым, как говорил последний, обезвредить.