Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Агафокл вскочил, хотел что-то сказать, бороденка его затряслась, но вдруг он опустился, как подкошенный, и жалобно захлипал, закрывая лицо ладонями. Николай, никак не ожидавший такого эффекта от своих слов, начал его утешать.

- Ну, полно, Агафокл Иваныч! - восклицал он. - Ведь это я пошутил. Откуда зайти холере в эти места, - ну, сам подумай. Я скажу папаше: тебе никак невозможно явиться на жнитво... Уж я что-нибудь придумаю, отчего тебе невозможно! Перестань... лучше чаем меня угости, - страсть пить хочется.

Мало-помалу Агафокл перестал плакать, стал рукавом вытирать слезы. Странно и жалко было смотреть на него - на его седые кудри, на колыхающееся брюхо, на смятые, мокрые от слез щеки, на пухлые, сложенные сердечком губы, которые подергивались, как у детей, когда они усиливаются сдерживать рыдания. И Николай чувствовал, что ему было ужасно жалко Агафокла, но вместе с тем едва преодолевал в себе все больше и больше нараставшее отвращение к Агафоклу, какую-то дикую, необъяснимую злобу. Он, например, не только тотчас бы уехал, чтобы не смотреть на Агафокла, но с живейшим наслаждением плюнул бы ему в лицо, прибил бы его по этим противным, женоподобным трясущимся щекам... Но это необъяснимое чувство все-таки не срывалось с какой-то зарубки, и, чтобы оно как-нибудь не сорвалось, Николай старался не глядеть на Агафокла, старался как можно больше разжалобить себя состоянием Агафокла. Это оказалось легче, когда тот перестал всхлипывать и вытер слезы.

- Ну, что же, где баба-то твоя, Агафокл Иваныч?

Какая теперь у тебя? - деланно-шутливым голосом спросил Николай.

- Что ты, что ты, матушка! Такие ли теперь времена! - воскликнул Агафокл и тоненьким благочестивым голоском позвал: - Ираида Васильевна, а Ираида Васильевна, поставь-ка, радельница, самоварчик.

На этот зов, кряхтя и охая, вылезла из кухни древняя сгорбленная старушка и с ведром в руках поплелась к Битюку за водой.

Однако за чаем Агафокл мало-помалу развеселился, и до такой даже степени, что с бывалою игривостью подмигнул и сказал Николаю:

- Ну, как, друг, твои делишки с Танюшей? Ох, вы каверзники, каверзники, бог вас прости!

Но Николай вспыхнул, рассердился и грубо ответил:

- Черт знает что выдумываешь!.. Как тебе не стыдно говорить такие мерзости?

- О, аль не надо? Ну, что ж, и замолчу, голубёнок, и замолчу. Я ведь это так, к слову... А рассказать тебе, сокол мой ясный, как я Акулинушку спровадил? Ну, то-то умора с эстими бабочками. Я ее, курочку эдакую, опять возьму, хе, хе, хе... беспременно возьму, как только вот времена-то лихие пройдут. Не сыщешь, Миколушка, другой такой сударки! Что умильна, что весела...

Вдруг Агафокл глянул в степь, побледнел и торопливо отставил блюдечко с чаем.

- Что с тобой, Агафокл Иваныч? - вскрикнул Николай.

Агафокл несколько мгновений молча поводил глазами и наконец прошептал:

- Мелькнула... она мелькнула...

- Кто?

- Она... она... - лепетал Агафокл, не осмеливаясь назвать более определенным именем того, что ему померещилось, - там... за ракитой... за ракитой промаячила...

Николай с нахмуренными бровями поглядел на ракиту; там никого не было. Он только что хотел крикнуть на Агафокла: "Да ты с ума сошел, старый черт!" - крикнуть тем сердитее, что и сам почувствовал какой-то суеверный ужас, как вдруг из-за кургана показалась понурая женщина, в черном, с обвязанным до самых глаз лицом, с котомкой за плечами... По спине Николая проползла холодная струя; Агафокл в мгновение ока убежал с крылечка в избу и, высунувшись в окно, исступленным голосом закричал женщине:

- Не подходи, застрелю... провалиться на сём месте, из ружья застрелю!

Женщина круто остановилась.

- Что тебе нужно? - спросил Николай, не подымаясь с места.

Женщина сдвинула платок с лица, чтобы легче говорить. Агафокл свободно перевел дыхание; на измученном, усталом и запыленном лице виднелся нос.

- Где мне тут, батюшки вы мои, на Щучье пройти?

Николай растолковал с особенною подробностью; ему

уж стало стыдно, что он поддался столь нелепому страху.

Женщина постояла в нерешительности.

- К угоднику иду, - сказала она и неожиданно всхлипнула, - мужа, деток, невестушек, деверьев, всех господь прибрал... ржица осыпалась... убирать было некому. Я из Колена. Испить бы мне, батюшки вы мои, да хлебушка, коли милость ваша будет...

- Ах ты, такая-сякая, - заревел из окна Агафокл, - шляешься из самого заразного места, да еще корми тебя.

Духу твоего чтоб здесь не пахло! Сейчас пристрелю, как собаку!.. Ах ты, создатель милостивый... Крикни на нее, Миколушка!.. Гони ее, шельму!.. Что же это такое будет?

Бережешься, бережешься, а тут на поди! Управителев сын, управителев сын, шатунья проклятая... Он тебя сейчас в стан представит!

Баба испуганно повернулась и мелкими кропотливыми шажками потрусила за курган. Николай одно время хотел было остановить ее, дать ей денег, но не решился так жестоко обеспокоить Агафокла.