Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Арефий, опершись на руку, смотрел ничего не видящими глазами и о чем-то пристально думал. Агафокл, по-видимому, остался недоволен таким мирным и молчаливым настроением; он, прикрывшись ладонью, легонько зевнул и, сказав: "Э! Надо еще лошаденку твою напоить, Миколушка", - поднялся с завалинки и пошел к сараю.

- Ты говоришь: ложь, обида, свара, человеконенавистничество, - вдруг заговорил Арефий, и глаза его заблистали. - Скоро, друг, скоро конец князю мира сего.

Глянь-ко, народушко как просыпается. Где тьма, там теперь осияние, братец мой. Ходил я ноне зимою по Саратовской губернии, сукна валял, пришел в одну деревню...

Вот, поглядел я, святое дело-то укрепляется! Живут побратски, сирот привечают, голодных кормят, за хворых работу справляют, дележки нет, кабаков нет... Промеж себя не продают, не покупают, есть излишек - бери... Ах, сколь приятен плод возрастает от Святого писания!

- Не везде так-то, Арефий Кузьмич. В наших местах что-то не слыхать.

- Надо трудиться, друг. Чай, помнишь, что написано:

"Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь, потому что любим братьев: не любящий брата пребывает в смерти". Надо увещевать: толцыте, сказано, и отверзется; надо словом пронимать людей, - ревности все доступно, братец мой.

- Так-то так, душенька.

- А коли так, и не отлынивай, Иван Федотыч, - горячо сказал Арефий, возвышая голос, - чего отлыниваешь?

Бог разум тебе дал, любовь дал, уста дал красно глаголати... Чего ж ты упираешься, как норовистая лошадь? Эй, Иван Федотов, берегись! Не будь рабом лукавым, не гневи господа бога! Вот третий раз с тобой толкуем от Писания... В чем не согласны, скажи? Оспаривал ли ты меня своими словами? Все из отцов, все из отцов. А чуть доведется самому, ты и молчишь и улыбаешься. Зачем так-тося бобы разводить? В кимвалы нам с тобой бряцать, что ли? Недосуг, Иван Федотыч, в кимвалы бряцать... ой, жатва велика, а жнецов нетути. Ты думаешь, задаром царьбатюшка из вавилонского плена вас ослобонил, волю дал, руку крепкую и жестоковыйную отвел от вас, барских людей? Шалишь, Иван Федотов, не задаром. Прежде ты во грехах купался, а перед богом за тебя помещик отвечал; ты был раб, все рав"о что скот бессловесный. Ну-кася, теперь-то кто за тебя ответит? Не виляй, Иван Федотов, - вилять, друг, некогда.

- Арефий Кузьмич, видишь? - сказал Иван Федотыч, и голос его дрогнул. Видишь, - повторил он, указывая рукою вдаль, - храмы божий... вот маленько годя гул пойдет колокольный: народушко к вечерням поплетется... говеть, молиться о грехах: "Господи, владыко живота моего... Господи, владыко живота моего!" Ах, друг, друг... сколь жалко этого! - Он махнул рукою и отвернулся.

Арефий по направлению Иван-Федотычевой руки презрительно усмехнулся и долго спустя произнес:

- А я вот что тебе скажу, Иван Федотыч: закостенела твоя душа. По человечестЁу жалко тебя, нечего и толковать. Но для ради дела господнего, для ради жатвы его великой, об одном молю бога: пущай бы, как Иова, пробрал тебя, пущай бы сок-то из тебя повыжал... Пострадать тебе нужно, Иван Федотыч! Крест на себя принять... бремена тяжкие и неудобь-носимые возложить! Вот ты о боге скорее бы вспомнил, упираться-то перестал бы! Прости, Христа ради.

- Что ж, может, и правда твоя, Арефий Кузьмич, - благодушно согласился Иван Федотыч.

- Эх, драгоценное это место - гарденинский хутор! - помолчав, сказал Арефий, очевидно желая переменить разговор, - и кого господь попустил жить здесь, не в осуждение будь сказано Агафоклу Иванычу!.. Больше полугода пустыня; следа нету, лица человеческого не видно. Что бы тут можно устроить во славу господа! Ведь иной раз до чего нужда укрыть человека, побеседовать без лишних людей, собраться, принять посланца из дальних мест... А на селе все-то неловко, все-то глаза, да уши, да языки. Завидное местечко! - И вдруг, будто что вспомнив, повернулся к Николаю, низко поклонился и сказал с каким-то деловым, заботливым выражением на лице: Прости меня, вьюноша, ради Христа! Обидел я тебя, истину лживым языком выговорил. Прости, пожалуйста! Каюсь, горяч я: где бы нужно любовью, а язык мой неистов - согрубит. Прости, сделай милость!

- Что ты, что ты, Арефий Кузьмич? Я и не думал сердиться, покрасневши, ответил Николай и в ту же минуту почувствовал, что любит и уважает этого человека. - Я действительно не читал Евангелия, - торопливо сказал он, путаясь в словах и желая как можно скорее обвинить себя" - я не думал... я... может, ты и прав. У нас тетка - очень религиозный человек... только один год живу с папашей... И вообще посты... тетка замечательно строго требовала... Я вообще мало думал об этом.

- Надо, парень, думать. Ты грамоту, чай, твердо знаешь, - вникай. Глупостев небось много прочитал, а Святое писание проглядел. Эдак невозможно.

И как только Арефий проговорил это, - как говорят младшим: с обидною снисходительностью и поучительно, - так Николай снова почувствовал, что терпеть не может этого человека, и снова оскорбился и сказал Ивану Федотычу:

- Вы со мной не поедете, Иван Федотыч? Мне пора.