Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

стонет он по тюрьмам, по острогам, в рудниках на железной цепи... Рукодеев круто остановился, сел и снова выпил. - Да-с, молодой человек, и пошли они, солнцем палимы, повторяя: суди его бог! разводя безнадежно руками... (он трагически возвысил голос), и покуда я видеть их мог, с непокрытыми шли головами... Ну-с, так как же, почтеннейший Мартин Лукьяныч, бери по три с четвертью, а? Честью уверяю, что покупка без интереса: Австралия подгадила.

Снова начали торговаться и пить. И решительно запьянели, когда, наконец, сошлись на 3 р. 35 к. за голову.

Рукодеев вытащил из кармана брюк целую кипу серий и отсчитал задаток; Мартин Лукьяныч помуслил пальцы, тщательно проверил число бумажек и приказал Николаю "учесть проценты". Когда все было кончено, он колеблющимися шагами направился в другую комнату, чтобы положить деньги в кассу. Рукодеев мутными глазами посмотрел на Николая.

- Смущаетесь, юноша? - сказал он с пьяною улыбкой и вдруг искривил рот и прослезился: - Пьем вот...

А по-настоящему что сказано: "От ликующих, праздно болтающих, умывающих руки в крови уведи меня в стан погибающих за великое дело любви..." Любви, молодой человек!.. А мы - пьем! - и как бы в подтверждение своих слов он налил, выпил и закусил. И, прожевывая закуску, добавил: - Потому и пьем, что свиньи... на шее народной сидим... И нас за это не похвалят. Никак не похвалят, молодой человек!.. Не берите с нас пример. А что касается того, другого, прочего, - понимаете?.. - это все ерунда.

Я вам прямо говорю, что ерунда. Всё из обезьяны!.. Это доказано... Фактически доказано, молодой человек... Ничто же бысть, еже бысть, понимаете?

- Вы мне позвольте господина Некрасова, Косьма Васильич, - робко сказал Николай

- Могу, могу... Все могу... Я рад. Водку не пьешь?

Не хочешь рюмочку... без папаши, а? Ну, и отлично. Не пей. Скверно, брат... голова болит, жена ругается... А Некрасова я тебе дам. Я уважаю молодое поколение.

Мартин Лукьяныч приказал позвать конторщика, чтобы написать расписку в получении задатка. И когда Агей Данилыч вошел и, поклонившись с обычным своим угрюмым достоинством, остановился около притолоки, последовали следующие рекомендации:

- Вот наш фармазон и афеист, Косьма Васильич! Поверите ли, до чего дошел - господа бога отрицает.

Рукодеев осовелыми глазами посмотрел на Агея Данилыча и с трудом приподнялся.

- То есть в каком смысле? - спросил он.

- Я на сочинениях господина Волтера основываюсь, - скромно ответствовал Агей Данилыч.

- А!.. Очень... очень приятно. Садитесь, прошу покорно.

- Да он постоит, помилуйте, - сказал Мартин Лукьяныч.

- Я постою-с.

- Очень... очень приасходно.

- Ежели они утверждают, что был потоп, то это одно баснословие-с, неожиданно заявил Агей Данилыч, - пилигримы занесли на возвышенные места раковины, и отсюда пошла басня.

- Очень приасходно... Но что же вы, так сказать, признаете?

- Я признаю натуру-с.

- В каком отношении?

- В отношении разума-с. Я разум признаю. Остальное - басни-с. И хотя же господин Лейбниц и утверждает, что сотворено все к лучшему, но это суть неправильно. Господин Волтер в "Кандите" - сиречь "Приключения простодушного" - изрядно доказал, что это нарочитая чепуха-с.

- Но, однако же, есть материя!

- Все суть одно - натура-с, как ее ни назови.

- Выпиваете? - Рукодеев подморгнул Агею Данилычу и щелкнул пальцем по графину.

- Никак нет-с.

- Он у нас чудак, - сказал управитель, как бы извиняясь за Агея Данилыча.

- Уважаю! - внушительно заявил Косьма Васильич. - Ваше имя-отчество позвольте узнать?.. Агей Данилыч?.. Я уважаю таких чудаков. Отсталость большая от нынешнего века, но... верррно и правильно. Руку вашу, Агей Данилыч... Зачем же унижать себя?

- Сядь, Дымкин, - приказал Мартин Лукьяныч.

В это время кухарка Матрена просунула голову в дверь и сказала:

- Николай Мартиныч, за тобой от конюшего пришли.

- Это еще зачем?! - строго спросил Мартин Лукья.

ныч.

- А я почем знаю?.. Канон, что ли, покаянный читать.

- Какой канон? - спросил Мартин Лукьяныч у Николая.

Николай так и сгорел к опустил глаза, чтоб не смотреть на Рукодеева.

- Это Андрея Критского, - торопливо проговорил он, проглатывая слова, и умоляющим шепотом добавил: - Я, папенька, лучше ужо на сон грядущий его прочитаю.

- Вот молодежь-то какова, Косьма Васильич! К вечерне по-настоящему надо ему ехать, - ну, вот отец Григорий снисходит: управителев сын, то да сё... канон разрешает вместо вечерни. Я в приходе, можно сказать, лицо, а сынок и пользуется этим!.. Ну уж, сиди, сиди, нечего с тобой делать. Матрена! Скажи, что нельзя, мол, занят Николай Мартиныч.

Агей Данилыч хотел, по своему обыкновению, вставить язвительное слово, но вспомнил, в какой находится компании, и только крякнул. Косьма Васильич с усилием посмотрел на Николая, укоризненно покачал головою и пробормотал:

- Напрасно, напрасно, молодой человек!