Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Капитон Аверьяныч насупился, скрипнул зубами, — то, что говорил Ефрем, было, по его мнению, ужасно глупо, — но стерпел, оправдывая Ефрема неопытностью, и спустя четверть часа сказал:

— Да ты видал ли его на дрожках? Сходи-ка на дистанцию, посмотри, что´ он, окаянный, выделывает.

Ефрему не хотелось отрываться от книги, которую он тем временем только что развернул; однако пришлось идти. Сели в беседке, дождались Ефима. Федотка скакал под дугою. Кролик совершал обычные чудеса в железных руках Ефима. Капитон Аверьяныч так и пламенел от восторга. «Каково, каково! — с несказанным видом возбуждения восклицал он, беспрестанно подталкивая скучающего и равнодушно смотрящего Ефрема. — Сбой-то… сбой-то каков!.. Тьфу ты, канальский человек!.. Так прогнать? Так уволить?.. Эх вы, верхолеты!..» В это время Федотка как-то не справился и отстал от дуги. Оливковое лицо Ефима исказилось невероятною злобой; яростным голосом он изругал Федотку. Капитон Аверьяныч в свою очередь закричал на Федотку и погрозил костылем. Ефрем покраснел, глаза его загорелись негодованием; ни слова не говоря, нахлобучил он шляпу, круто повернулся и быстрыми шагами ушел с дистанции. Когда Федотка опять летел около дуги, Капитон Аверьяныч оглянулся и увидал уходящего сына. «Эхма!» — произнес он и мрачно загудел «Коль славен…».

Кролика снаряжали в Хреновое. Надлежало быть на месте недели за две до бегов. Кроме наездника, решено было отправить поддужного Федотку и кузнеца Ермила. Сам конюший предполагал поехать позднее.

Накануне отправки Капитон Аверьяныч призвал Федотку, выслал из комнаты «мать», — Ефрема на ту пору не было, — и, прежде чем заговорить, долго сидел за столом, с угрюмым видом барабаня пальцами. Несколько оробевший Федотка переступал с ноги на ногу, мял в руках шапку.

— Ну, вот, едешь… — с расстановкою выговорил Капитон Аверьяныч. — Был ты обыкновенный конюшишко, но теперь на тебя обращено внимание. Можешь ты это понимать?

Федотка с напускною развязностью тряхнул волосами.

— Мы завсегда можем понимать, Капитон Аверьяныч.

— Ты не очень языком-то лопочи. Знаешь, не люблю этого. Я говорю: вот на тебя обращено внимание. Будешь ли скакать под дугою, нет ли, с каждого приза полагается тебе десять целковых. Это ежели первый приз. Что же касательно второго или, чего боже сохрани, третьего, будешь награждаться по усмотрению.

— Мы завсегда, Капитон Аверьяныч… Как вы сами видите наше старание…

— Я что сказал? Не лопочи! Что ты, братец, языком-то основу снуешь? И то я замечаю, ты что-то развязен на слова становишься. Остерегайся, малый, я этого не люблю.

— Слушаюсь-с, Капитон Аверьяныч.

— Так вот… Но старайся заслужить. Ночей недосыпай, хлеба недоедай, блюди за Кроликом, как за родным отцом. Подстилка чтоб завсегда была свежая; после езды вываживай досуха; чисти, чтоб обтереть белым платком и на платке чтоб пылинки не было. Слышишь?

— Слушаю-с, Капитон Аверьяныч.

— Воды и корму никак не моги давать без наездника.

— Слушаю-с.

— Гм… Но это все последнее дело. Первое же твое дело вот какое: никак не отлучайся от лошади. Наездник пойдет туда-сюда или там с гостями… но ты издыхай в конюшне. И тово… — Капитон Аверьяныч понизил голос, — следи за Ефимом.

— Ужели я не понимаю, Капитон Аверьяныч? Как мы исстари гарденинские…

— Вот то-то, что не понимаешь! Ты не возмечтай, что я тебя старшим становлю. Что´ наездник будет тебе приказывать и что´ относится до дела, ты пикнуть против него не смей. Понял?

— Точно так-с.

— Но ежели… — Капитон Аверьяныч опять понизил голос, — ежели приметишь за ним что-нибудь эдакое… ну, что-нибудь в голову ему втемяшится… дурь какая-нибудь… ты никак не моги ему подражать. И доноси мне, — Будьте спокойны, Капитон Аверьяныч, — ответствовал польщенный Федотка.

— Что случится с Кроликом — с тебя взыщу. Ты это намотай. Лошадь дорогая, лошади — цены нету. Вот я прикидывал и вижу — обойди все заводы, нет такой резвой лошади. Денно и нощно помни об этом. Приеду в Хреновое, увижу, какой ты будешь старатель. Ступай, позови Ермила. Да смотри, чтоб не болтать. Если наездник спросит, зачем, мол, призывал, скажи: тебя, мол, наказывал слушаться.