Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Несмотря на то, что слова Ильи Финогеныча так и кипели негодованием, а свернутое на сторону лицо было просто-таки свирепо, даже Митька начал глядеть веселее, а Михеич блестел, как только что отчеканенный пятак. Он кланялся, смыгал носом и усмехался до самых ушей. Один Николай продолжал еще испытывать страх, хотя желание познакомиться с Ильею Финогенычем разгоралось в нем все больше и больше. Вдруг тот обратился к нему:

— Обломовщина!.. Вы читали или только понаслышке говорите эдакие слова? Чтой-то не знакома мне ваша физиогномия…

— Я сын гарденинского управителя, Илья Финогеныч.

— Вот как! Настоящий ответ, если бы вас спросили: «Чьих вы будете?» Не об этом спрашиваю: сами-то по себе кто вы такой?

— Николай Рахманный. Еще моя статейка напечатана в сто тридцать втором нумере «Сына отечества»…

— Не читал-с, — с необыкновенной язвительностью отрезал Илья Финогеныч, — не читаю таких газет-с.

— Я наслышан об вас от Рукодеева, Косьмы Васильича… Косьма Васильич очень настаивал, чтоб я познакомился с вами… Мы большие приятели с Косьмой Васильичем… — лепетал Николай, чувствуя всем существом своим, что куда-то проваливается.

— Кузьку знаете! Очень рад, очень рад! — Илья Финогеныч изобразил некоторое подобие улыбки. — Что он там — испьянствовался? Исскандальничался? Жена его по-прежнему жи´ла?.. Отчего же не зашли ко мне?

— Признаться, обеспокоить не осмелился.

— Вздор-с. Экое слово глупое!.. Беспокойство — хорошая вещь, благородная вещь. Свиньи только спокойны. Нам великие люди преподали беспокойство. Читывали Виссариона Григорьевича? Сгорел, сгорел… не спокойствие завещал грядущему поколению!.. Вот-с, — он махнул зонтиком и сухо засмеялся, — все в покое обретается… Домишки развалились, дети гибнут в невежестве, речонка гнилая — рассадница болезней… богатые утробы почесывают… Мостовых нет, благоустройства нет… Банк завели, а о ремесленном училище и не подумали… Вот спокойствие… Михеич, завтра же чтобы приходили, слышишь? Нечего ощеряться, я с тобой дело говорю. Пойдемте.

Николай с удовольствием последовал за ним. Направились к центру города. Спячка, обнимавшая обывателей, понемногу начинала спадать. К воротам выползали люди, усаживались на лавочки, зевали, грызли семечки, смотрели все еще ошалелыми глазами на улицу, перебрасывались словами. Многие шли на ярмарку. Илье Финогенычу низко кланялись, но вместе с поклонами Николай заметил какие-то двусмысленные улыбочки, раза два услыхал смешливый шепот: «Француз, француз идет…»

В углу обширной площади стоял длинный низенький дом. Ворота были отворены; виднелся чистый, вымощенный камнем двор, обставленный амбарами и кладовыми. У одного амбара стояла подвода, на которую грузили полосовое железо. За крышами возвышались тополи, липы и вязы. Не подходя к подводе, Илья Финогеныч с досадою закричал:

— Опять приехал двор наво´зить. Ужель расторговались?

— Расторговались, Илья Финогеныч, — ответил приказчик, — полосовое ходко идет. Да и все, слава тебе, господи. Ярмарка редкостная.

— Редкостная! Весь двор испакостили… — и кинул в сторону Николая: — Железом торгую. Из всех коммерции возможно благопристойная.

— От нонешней ярмарки, вероятно, будет большой барыш? — спросил Николай.

— Не знаю-с, — с неудовольствием ответил Илья Финогеныч, — не касаюсь. Доверенный заведует, — и опять обратился к приказчику: — Гаврилыч! Бабы дома?

— Сичас только на ярмарку уехали-с. Велели вам сказать — оттуда в клуб, в клубе нонче музыка-с.

Илья Финогеныч что-то проворчал.

— Жена и две дочери у меня, — кинул он Николаю. — Гаврилыч! Съедешь со двора, непременно подмети. Город в грязи купается, так хоть под носом-то у себя чистоту наблюдайте!

Николаю показалось, что и на лице приказчика играет что-то двусмысленное.

В окно выглянула опрятная старушка в чепце.

— Почтва пришла, — сказала она Илье Финогенычу, — ма´лец говорил, — книжки тебе из Питера. И куда уж экую прорву книг!

Илья Финогеныч преобразился, мгновенно лицо его засияло какою-то детскою улыбкой.

— Пора, пора… давно жду! — проговорил он, почти рысью вбегая на крыльцо.

Николай шел медленнее и потому слышал, как приказчик, бросив со всего размаху полосу железа, пробормотал:

— Эх!.. Купец тоже называется!..

В доме Николай подивился необыкновенному порядку и чистоте. Всюду стояли цветы; некрашеный пол белелся, как снег; отличные гравюры висели на простых сосновых стенах. И так кстати расхаживала по комнатам опрятная старушка, мягко ступая ногами в шерстяных чулках.

— Власьевна, самовар, — сказал Илья Финогеныч и опять кинул Николаю: — Нянюшка наша.

При входе в кабинет Николай даже затрепетал от удовольствия. До самого потолка тянулись дощатые полки, сплошь набитые книгами. На большом дубовом столе тоже лежали книги; стулья и табуреты были завалены газетами.

— Присядьте, — буркнул Илья Финогеныч, сдвигая с ближайшего стула груду печатной бумаги, и с жадностью стал распаковывать посылку.