Гарем

Некоторое время они хранили молчание, глядя в упор друг на друга.

– Ну? – Эстер, к сожалению своему, первая не вынесла этой игры в «гляделки». Ее тонкие брови сошлись на переносице.

– Что «ну»? – Халид догадывался, о чем она просит, но решил продолжать игру.

– Могу ли я переодеться без посторонних глаз?

– Хозяин для рабыни не посторонний.

Спорить с этим чудовищем было бесполезно. Эстер, посчитав, что если ее глаза не будут обращены в сторону мужчины, то этим приличия будут соблюдены, отвернулась и скинула с себя пропотевшую одежду.

Созерцание обнаженной девичьей фигуры возбудило в турке желание. Напряжение, возникшее в паху, подтверждало, что момент вступления в райское блаженство близок.

Но соблазнительное видение исчезло, когда Эстер накинула зеленое платье, но сменилось зрелищем не менее пленительным.

Она, уже одетая, повернулась к нему лицом. Покров из тонкой ткани еще больше разжигал в нем вожделение, и голубые глаза Халида засверкали так же ярко, как море в солнечном полуденном свете – то самое ласковое Мраморное море, что простиралось за пределами сумрачного шатра.

Эстер догадывалась, что пробудила в душе турка чувства, о которых сама она не имела представления. Лишь инстинкт, унаследованный любой девицей от общей прародительницы Евы, мог подсказать ей правильную линию поведения.

Халид поднес руку к ее щеке, желая потрогать бархатистую кожу. В его движении не было никакой угрозы, но она опасалась его, может быть, в силу неопытности, и поэтому отпрянула, как норовистая кобылица, и едва не пустила в ход кулачки.

Халид отступил. Он понял, что если сейчас дотронется до нее, то уже не остановится и любой ценой сломит ее сопротивление.

Он отвернулся и крикнул, излишне напрягая голос:

– Абдулла!

Незачем было звать Абдуллу так громко. Верный слуга находился поблизости, отделенный лишь ковровым пологом от спальни господина.

– Абдулла, проводи рабыню к очагу и пусть она приготовит ужин.

Абдулла вытаращил глаза, а Эстер возразила:

– Я не умею готовить.

– Научишься. И пусть она готовит собственноручно, без посторонней помощи. Ты понял меня, Абдулла?

– Я испорчу продукты или перепорчу их так, что язык твой сгорит! – пообещала Эстер. – Дай мне кого-нибудь в помощь.

– Любая турчанка способна готовить мужу пищу. А простаку, каким ты меня считаешь сойдет любая еда.

– Ты еще пожалеешь об этом, – заявила Эстер на прощание, когда ее, в накинутой на лицо чадре, уводили из шатра.

Избавившись от пленницы, Халид удобно устроился на подушках и улетел мыслями в небеса. Он ждал, когда Эстер принесет ему на подносе кушанья. В полудреме ему являлись поверженные враги и райские гурии с бедрами, грудью и улыбкой соблазнительной англичанки.

Наконец в шатер вернулась чумазая Эстер с тяжелым подносом. Абдулла следовал за ней по пятам.

Эстер водрузила поднос на стол, еще недавно ею же опрокинутый, а потом с большими усилиями возвращенный на место. Халид поморщился от одного уже запаха внесенных кушаний, а вид их привел его – знающего толк в еде – в ужас.

Мясо подгорело с краев, а в середине оставалось сырым, артишоки тонули в крепком уксусе, а разваренный, слипшийся рис выглядел совершенно несъедобным.

Эстер не совершила это кощунство нарочно. Наоборот, она испытывала гордость, впервые что-то состряпав собственноручно. Она искренне надеялась, что Халид-бек по достоинству оценит ее первый кулинарный опыт.

Сдержав первый порыв сбросить это, оскорбляющее вкус и обоняние месиво, со стола на

многострадальный ковер, Халид углубился в размышления. Пища, на вид такая отвратительная, могла на вкус оказаться съедобной.

Он отрезал и заставил себя пожевать крохотный кусочек мяса. Проклятие! Оно по краям превратилось в угли, а внутри было совсем сырым. Халид не смог прожевать кусочек английского ростбифа с кровью и выплюнул его.

– Овца, которую ты подала, по-моему, еще блеет, – сказал он.

Эстер была уязвлена. Она приложила столько стараний, а в награду получила лишь словесную пощечину.

Халид испробовал кашицы, в которую Эстер превратила рис.

– Переварен, – холодно отметил принц. Эстер хранила молчание, но под внешним безразличием в ней росла злоба. Халид с сомнением поглядел на артишоки. Их-то испортить было невозможно. Чтобы пощадить ее уязвленную гордость, хотя бы артишокам следовало отдать должное.

Халид решительно вонзил зубы в артишок. Тотчас лицо его скривилось, и он зашелся в приступе кашля. От уксуса, пропитавшего злосчастный овощ, на глазах у него выступили слезы.

Халид схватил кубок с розовой водой и принялся с жадностью пить, чтобы загасить пожар, полыхавший во рту. Ему пришлось долго откашливаться и вытирать небо, зубы и язык смоченным в холодной воде полотенцем.

– Ты хотела отравить меня?

– Разумеется, нет, хотя подобная идея и приходила мне на ум, – произнесла Эстер со смиренным видом. – Я говорила, что не умею готовить, но ты мне не поверил.