Гарем Ивана Грозного

По другим слухам, которые ходили среди своих, доверенных лиц, получалось, что чертова баба Кученей стакнулась с Федоровым, спозналась с ним блудным делом, замыслила мужа извести, а самой воссесть на трон с полюбовником, ну а государь сие проведал и покарал изменников.

Чушь, если порассудить. Более не было у Кученей случая спознаться с Федоровым, кроме как по пути из Москвы. Не было! И тут же созрел заговор? Чушь, тоже не более чем разноперые слухи, ничем особо не подтвержденные, кроме самой расправы. Да еще тем, что Михаил Темрюкович, ранее бывший царю не просто шурином, но и доверенным человеком, одним из руководителей опричнины, теперь впал в явную немилость и был немедля отослан на южные рубежи страны – обороняться от наглеющих крымчаков. И это сразу после свадьбы! И в Москве осталась молодая жена! Другое дело, что жена была небось только рада расстаться с супругом поскорее…

Семейные дела Темрюковича, впрочем, мало интересовали Басманова. Куда важнее было полное непонимание происходящего, которое он ощущал, оставаясь в Москве. И потому отправился на Белоозеро чуть ли не с облегчением, потому что задание ему было дано совершенно определенное, не допускающее инотолкований, простое такое задание: взять из монастыря инокиню Феофилакту, в миру княгиню Ефросинью Старицкую, и повезти ее в Москву. Для дознания по делу об измене.

Басманову надлежало также сказать слова сердечного привета от государя инокине Александре, в миру княгине Юлиании Дмитриевне, которая, постригшись в Новодевичьем монастыре, вдруг пожелала удалиться подальше от Москвы, в Горицкую обитель. Помнится, ее желание огорчило и разгневало государя, однако он никогда не мог ни в чем отказать невестке, даже если это ему самому и причиняло боль.

Басманов лукаво прищурился. В особенных чувствах царя к Юлиании он никогда не сомневался. И этот сердечный, именно сердечный привет, который надобно было ей передать именно теперь, после смерти Темрюковны… Как бы не вышло так, что третью царицу станут звать Юлианией!

А что такого? Если государю чего захочется, его никакая сила не остановит. Разрешить монашеский обет может только митрополит, но сейчас на престоле не Филипп, неуступчивый и дерзкий, а вполне ручной Кирилл. Конечно, Юлиания старовата, ей уже за тридцать, но царь, похоже, смотрит на бывшую невестку молодыми глазами (все равно как для Басманова его сын всегда дитя малое, неразумное), а наследники престола не нужны, есть и Иван, и Федор. Второй, правда, слабоват умишком, зато Иван Иванович вполне удался, и хоть бешен нравом – весь в отца, но скоро жениться пора придет, авось поутихнет, когда семя перестанет в голову шибать. Вон, Федьку-то женитьба хоть на время, но исправила же!

Басманов покосился на сына, сидевшего рядом за столом и с видимым отвращением хлебавшего тощие монастырские щи. В эту поездку он взял с собой сына нарочно – особой надобности в помощнике не было. Но беда, что Феденька слишком уж явно взялся за старое, и сплетни о нем, поползшие вокруг, могли дойти до ушей царя, который громогласно осуждал содомию.

Даже наедине с собой Алексей Данилович старался не вспоминать о том, что Иван-то Васильевич сам единожды с Федькою оскоромился. Вроде бы уже заткнули рты и укоротили языки всем, кто трепал ими излишне резко, уверяя, Басмановы-де возвысились чрез Федькину задницу. Эх, эх… сколь живуча злая слава в отличие от доброй! Ведь Алексей Данилович был пожалован чином окольничего еще при осаде Казани, в 52-м году, – за удивительную храбрость. Через три года ему представился случай еще раз показать свою отвагу, когда с семью тысячами солдат полтора суток удерживал натиск шестидесятитысячного войска, во главе которого был сам крымский хан Девлет-Гирей. А взятие Нарвы и осада Полоцка? Это ж было за два года до того, как Федька, распутник… чтоб его черти на том свете драли! Замазал, замазал чистую отцову славу, такого сына по-хорошему задавить бы, чтоб не пакостил, однако Алексей Данилович знал, что у него даже высечь сыночка рука не поднимется, потому что любил он своего единственного отпрыска истово и самозабвенно, готов был спустить и простить все его прегрешения, покрыть всякую оплошность. Помнится, давным-давно, Федька тогда еще только родился, став причиною смерти своей матери, столь горячо любой Басмановым, что он предпочел вдоветь всю жизнь, но так и не женился вторично, – так вот, тогда нагадала Алексею Даниловичу одна деревенская знатка,[73] что сын станет не только его пожизненным позором, но и сведет его в могилу, как свел матушку. Басманов старуху тут же и приколол чинжалищем,[74] а пророчество предпочел забыть покрепче. Странно, чего это оно вдруг вспомнилось?