Гарем Ивана Грозного

Жена встретила его на пороге, прижалась ласково, повела к столу, рассказывая, мол, все готово в путь. Годунов только сейчас вспомнил, что завтра с самого раннего утра собирался выехать в Александрову слободу. Как ни тошно ему делалось от вида этой Колтовской, он остерегался надолго исчезать с государевых очей, потому что соперник Богдан Бельский маячил пред ними все настойчивее. Годунов уже не раз слышал, что именно Бельского называли новым любимцем, который заслонил память и о Малюте, и тем паче – о Вяземском и Басмановых, «неотходным хранителем» государевым называли. Конечно, Бельский кровная, хотя и дальняя родня Малюте, однако Годунов все же зять Скуратова!

Нет – теперь он бывший зять бывшего Скуратова. Эх, не вовремя загинул на стенах эстонской крепости тестюшка, не вовремя осиротил семью. И сразу после его смерти началось это охлаждение царя, сразу на первое место вылез Бельский. Свойственник-то свойственник, но не преминет ножку подставить, чтобы освободить себе дорогу к душе государевой! А может быть, это Колтовская-Колдовская ворожит, отвращает государево сердце от преданного ему Годунова, которого невзлюбила с первого взгляда…

Казалось бы, что такое один взгляд? Движение ресниц, зрачка – а именно он определяет жизнь. Словно бы искра проскочила между Анной Колтовской и Борисом Годуновым – и мгновенно обратилась в пожар взаимной, глубоко скрытой ненависти, который разделил их навеки и сделал тайными врагами. Анна прекрасно знала, что Годунов пытался отговорить государя жениться на ней, и не могла простить ему этого. А он… он ненавидел Анну за то, что черт ее принес в слободу именно в тот вечер. Ведь еще днем государь заговаривал о желании снова жениться, о грядущих смотринах невесты, и, помнится, Малюта и Борис тогда значительно переглянулись…

Оба не забывали ошеломляющий успех Марфы и те блага, которые посыпались на Малюту после сего замечательного сватовства. Годуновым тоже перепало немало. К несчастью, дело кончилось семипудовым пшиком. Но оба враз подумали об одном и том же: почему бы не попытать удачу вновь? Почему не поискать невесты в собственной семье? Конечно, младшая дочь Малюты, Катерина, только-только родилась, она еще в люльке качается и соску сосет, однако сестре Годунова Ирине скоро четырнадцать, и хоть на смотрины берут девиц с пятнадцати лет, всегда можно как-то исхитриться…

О, какие вспыхнули угарные мечты в голове Бориса! Сразу вспомнились все слухи о почти неограниченной власти, которой обладал Михаил Темрюкович, брат второй царицы. Сразу вообразил себя…

И напрасно, как выяснилось тем же вечером. Вот с первого, с первого же взгляда почуял Годунов, что Анна Колтовская принесет ему горе, – так оно и вышло. И тоже с первого взгляда он ощутил, что встреча со второй Анной – рыжей и белоглазой девочкой Анхен из Немецкой слободы – будет иметь в его жизни очень важное, может быть, даже судьбоносное значение.

Поэтому он сказал жене, что завтра никуда не едет, ни в какую Александрову слободу, и, не обращая внимания на ее недоумение, отправился спать, наказав разбудить себя ни свет ни заря: в ту пору, когда прислуга отправляется на базар за припасами.

ШАГИ ПО БОЛОТУ

– Сорочинское пшено,[88] варено в воде, выводит из лица сморщенье. Семя дынное, высушенное на солнце, толченое без чешуи, смешанное с мукой бобовой в виде присыпочки, дает чистое умывание лица и рук, от которого всякая нечистота и лишаи пропадают. Вода из зори сгонит нечистоту с лица, и угри черные, и прыщеватые, и светлость наводит…

Анница подняла с колен круглое зеркальце в деревянном ободке, обтянутом золоченою басменною[89] кожею. Из темной глубины глянуло на нее белое лицо с розовыми щеками и яркими, словно невызревшая смородина, зелеными глазами под ровненькими дужками бровей. У Анницы даже сердце захолонуло при виде своей чудной красоты! Раньше она смотрелась только в темную дождевую воду, всклень налитую с краями бочки, стоящей близ крыльца. Смотрела, дивуясь, себя ли видит, а может, завелась в бочке какая-то прекрасная дождевица – ну, подобно тому, как живет в болоте болотница, в воде – водяница. В зеркало впервые погляделась, уже когда наряжали ее к венцу. Брат Григорий, правда, привез зеркало с последней добычею из ливонского похода, но сразу продал задорого в городе – сестре даже и подержать не дал. Грех, мол!

Теперь у Анницы множество зеркал: и круглые, и складни створчатые, и какие хочешь. Смотрись, сколько душе угодно! Но все же какая жалость, что зеркала – грех. Нельзя увесить ими все стены в покоях и ходить туда-сюда, везде встречая отражение молодой красавицы и неустанно любуясь ею.

– Государыня, ты послушай, послушай! Небось не век станешь румянцем цвесть, небось настанет время, когда состареешься, поблекнет сиянье-то…

Анница поджала губы, чтобы не усмехнуться неочестливо. Голос старшей боярыни Сицкой так и дребезжит от плохо скрываемой надежды: может быть, все эти описываемые ужасти случатся с царицей прямо сейчас? Ну, хоть завтра?