Гарем

— Хорошо. В другой раз.

Наступило неловкое молчание; желая прервать его, она протянула Мехмеду на прощание руку. Но вместо того, чтобы пожать ее, он, к огромному удивлению девушки, поднес ее ладонь к губам.

— До свидания, Элизабет.

— До свидания.

Стоя у окна гостиной, девушка следила за тем, как он удалялся по улице. Прямая спина, прекрасная осанка. Через мгновение послышался щелчок автоматически отпираемого замка машины, и Мехмед сел в белый «мерседес». Он не оглянулся, но Элизабет почти не сомневалась: он знает, что она провожает его взглядом. И даже, возможно, ожидает, что она выйдет следом за ним. Почему ей так не сделать? Что может помешать ей выйти из дому именно в эту минуту?

День сразу потерял для нее всякий интерес.

— Я вижу, Элизабет. — Рядом стояла Хаддба. Она вошла бесшумно и теперь смотрела из-за плеча девушки на улицу. — Вы решили заставить его помучиться.

— Извините меня, Хаддба.

Она оглянулась и, к своему удивлению, встретила смеющийся взгляд. Выражение глубокого удовлетворения было на этом лице, сейчас напоминавшем лицо матери-игуменьи. Глаза Хаддбы сияли.

— Вы совершенно правы, моя дорогая. — Она потрепала девушку по плечу. — Вы, оказывается, умная девочка. Только не говорите мне, пожалуйста, что вас этому научили в университете.

И Хаддба опять усмехнулась.

Глава 24

Стамбул, ночь на 4 сентября 1599 года

С коротким криком она проснулась. Сначала Селия не поняла, что вырвало ее из сна. Но когда опомнилась — гул выстрелов из пушки подсказал, что как раз в эту минуту тело Гюляе-хасеки выбросили в Босфор, — ее охватило чувство такого ужаса, которое до сих пор она испытала лишь однажды. В эту долю секунды между сном и явью она опять услышала грохот волн о борт тонущего корабля, треск ломающейся мачты, ощутила свинцовый вес мокрой, облепившей тело одежды и боль в ослепленных ветром и соленой водой глазах, увидела взмах сверкающего лезвия и залитое кровью тело отца, оставленное на палубе уходящего под воду судна.

Задыхаясь, девушка вскочила на своем ложе. Даже в тепле подушек и одеял ее пробил озноб, кожа стала влажной. Какая кромешная темнота в ее комнате — как во всех покоях гарема, кроме апартаментов валиде, разумеется, здесь не было ни одного окна, — она даже не видит своей поднесенной к лицу руки! Наверное, в такую же тьму обращены глаза слепых? На мгновение ей показалось, что она слышит чьи-то шаги, — кто-то неизвестный крадется к ней? — но тут же поняла, что это биение ее собственного сердца.

Постепенно глаза Селии привыкли к темноте настолько, что проступили очертания комнаты. У противоположной стены спали на полу обе ее служанки. В нише стены, расположенной позади ее ложа, мерцала одинокая свеча, ее дрожащий огонек походил на голубого светлячка. Селия сунула в эту нишу руку и достала браслет хасеки. Затем снова откинулась на подушки и задумалась. Кто же стоял за этим предательством? По чьему замыслу Гюляе пришлось расстаться с жизнью? Ханзэ обуревает тщеславие, это понятно, но она слишком молода и откровенно неопытна для разработки столь сложного замысла. Гюляе-хасеки начала рассказывать Селии о третьем Ночном Соловье, но имеет ли он или она отношение к ней самой?

«Теперь мне уже ничего не узнать», — подумала девушка печально.

После того как евнухи увели их обеих, Ханзэ и Гюляе, валиде и старшие по званию женщины, не теряя времени, принялись водворять порядок и в качестве первейшего средства наложили на весь вечер запрет на разговоры. Никто не знал, что случилось с Ханзэ, но, если Селия правильно догадывалась по сумрачным и бледным лицам женщин, каждая из них понимала, что произошло с Гюляе-хасеки.

Говорили, что такая судьба хуже, чем смерть. Девушка не могла выбросить из головы страшные картины: она чувствовала, как хватают ее чьи-то грубые руки, слышала собственный отчаянный крик: «Нет! Нет! Лучше убейте меня сразу!» Бессильная борьба, бешенство сопротивления, ужас просачивающейся в мешок воды. Она начинает заливать ее глаза, уши и вот уже потоком хлынула в горло.

И после этого холод, холод. Злой холод глубоких вод.

Панический страх, горше чем желчь, подступил к ее горлу. Задыхаясь, Селия выскочила из постели, подбежала к двери и поскорей вдохнула полной грудью влажный воздух. Через несколько минут ночная свежесть, прохлада земли под босыми ногами успокоили девушку. Она поднесла руки к груди, желая унять бешеное биение сердца, и снова ощутила твердые очертания ключа. Он по-прежнему висел у нее на груди.

Разве она сможет это сделать? Разве такая смелость не сумасшествие? Селия бросила быстрый взгляд вокруг себя, сделала несколько неуверенных шажков. Как спокойно сейчас тут. Ни звука. Лишь лунный свет, да такой яркий, что она может разглядеть красный цвет своего платья. Никто не видит ее, никто не слышит. И вот ключ уже у нее в пальцах…