Гаремы. Все зло от баб?

Фартин ничего не ответил на мой вопрос, который я задал, находясь практически на грани истерики, во мне все кипело и бурлило, я хотел спорить и драться, но вдруг осекся и посмотрел на Фартина внимательно. Он улыбался и наливал чай в чашки.

– Твой мир?!

– Да, я такой же человек, с болячками и проблемами, и чудес не творю и даже не могу ничего изменить, вот так просто, потому что сам создал эти правила и сам создал все это. И пока что лучшее, что у меня тут получилось это вот этот чай.

Сказать, что я был потрясен – не сказать ничего. У меня было столько вопросов к Фартину, но задать я их не мог. Он был творцом, я пил чай все это время с создателем, который сказал, что лучшее, что у него тут получилось это этот самый чай. Я шел в сторону арены и думал над словами Фартина. Я совсем не был религиозным, более того, я скорее был агрессивным атеистом, чем хоть сколько-то погруженным в теософию человеком. И то, что мне много раз говорили Элронд и Элиза, все как-то проходило как бы мимо меня. Я даже Элронда не воспринимал в серьез. К тому же, он и сам, при всей своей серьезности, был настолько эгоцентричен, что не вызывал никакого доверия к его словам. Мне гораздо легче было представить создателя-творца в виде старца с белой бородой, который сидит на царском троне и так вот ладошкой над людишками водит, чем вот такого обычного человека, больного старика, который бормочет не всегда связанные слова и заваривает хоть и вкусный, но всего лишь чай.

Но что же мне делать? Желание покинуть этот мир стало острым, я хотел домой, но уйти так просто не мог, мне нужно было увести Лейлу. Может, если она согласится уйти со мной сегодня, я покину этот мир, Бог с ним с турниром, к тому же, оказывается, Бог действительно с ним. Кстати интересно, а может и Клава – творец в Техно? Тоже ведь не по годам мудрая старушка была, хорошенько тогда мне мозг-то вправила. Ведь почему Бог – обязательно мужчина?

Я решил воспользоваться советом Фартина переехать на арену. Переезд уже не был таким простым, как раньше, у меня был готов рыцарский доспех, но мне было кому помочь, поэтому я прямым шагом пошел в клинику к Миллу, нужно ведь было с ним еще попрощаться. Все-таки, он за это время стал мне практически родным человеком, хотя конечно избавиться до конца от предвзятости я так и не смог. Милл был в своем кабинете, он был почти в белом халате с шапочкой на голове. Почти, потому что отбеливать ткань до белоснежного цвета тут еще не научились. Но при этом, когда я рассказал, как выглядят врачи у меня в измерении, Милл прямо очень захотел это повторить, и по его заказу стали шить то, что я бы скорее назвал робами, чем врачебным халатиком. Но Миллу они очень нравились, и он мне взахлеб рассказывал:

– А я понял, почему нужна белая ткань! И почему нужно закрывать все участки тела! На белом видна грязь! Я вот делал операцию, вышел и сразу заметил, что у меня на подоле кровь осталась, а ее ведь нужно убрать, чтобы заразы не было. Только ее очень уж много нужно, этой одежды.

Милл сидел в своем кабинете и, как и положено главному врачу больницы, что-то писал перьевой ручкой. Так как я пожалел бедных птичек, которых тут рвали на перья, и подсказал, как можно сделать перо из металла, они быстро стали в Эгиле ходовым товаром, хотя Сафий лично считал, что перо птицы лучше, так как чернил помещается больше, а пишет оно дольше. Я не стал с ним спорить, это был его выбор, а вот Милл сразу оценил железное перо по достоинству, так как ему нужно было писать очень много. Подняв голову от работы, Милл увидел меня и улыбнулся:

– Алексей, приветствую! Прости, я очень занят, столько всего еще нужно успеть. Еще эта проклятая комиссия, многое ведь нужно спрятать и придать клинике богообразный вид.

– Как это?

– Ну, мы же тут силой божьей лечим, вроде по благословению отца Фатия, а у нас ни одного святого образа в палатах, и даже часовенки нет своей. Людям исповедоваться негде, службу совершить благодарную, за спасение, вот сейчас и организуем это все в спешке.

Я не мог понять, всерьез ли обо всем этом говорит Милл или с сарказмом, мне казалось, что большего атеиста, чем Милл, в этом измерении больше нету. Но, как и все местные, он ведь вырос воспитанный церковниками, да и большую часть жизни проработал на них. Потому его отношение к этим всем ритуалам и бубнам было максимально серьезным, хоть наверняка в душе он в науку уже верил больше, как и очень многие из тех, кого я встречал в «Гаремах». Конечно, тут все было по-другому, несмотря на церковное образование, практически все мужское население умело читать и писать, то есть общая грамотность была на уровне второго класса начальной школы. Другое дело, что читать особенно было нечего, свободной литературы, как таковой не было, книгопечатание было целиком и полностью в руках церкви, потому книг в понятии «Художественной литературы» не существовало. Но при этом книги все же были, и стоили они очень дорого. Также было достаточно много «ремесленных свитков», как тут их называли, или технической литературы, как бы назвал я.