Гаргантюа и Пантагрюэль

Меж тем как мы восторгались волшебным храмом и достопамятною лампою, перед нами, окруженная своею свитою, с веселым и смеющимся лицом предстала почтенная жрица Бак-бук и, удостоверившись, что все у нас в вышеописанном надлежащем порядке, без всяких разговоров провела нас в среднюю часть храма, где под упомянутою лампою бил прекрасный, диковинный фонтан из такого драгоценного материала и такой тонкой работы, что ничего более редкостного и волшебного и во сне не снилось Дедалу. Лимб, плинт и нижняя часть, высотою в три ладони с лишком, семиугольной формы, были из чистейшего, сверкающего алебастра, снаружи разделенного на равные части стилобатами, арулетами, желобками и дорическими бороздками. Внутри он был безукоризненно кругл. Из средней точки каждого краеугольного камня выступала пузатая колонна, напоминавшая цоколь из слоновой кости или же балясину (у современных архитекторов это называется portri), и таких колонн было всего семь, по числу углов. Длина колонн, от основания и до архитрава, равнялась без малого семи ладоням и совершенно точно соответствовала диаметру, проходившему внутри через центр окружности.

Расположены были колонны таким образом, что когда мы из-за какой-нибудь одной смотрели на те, что стояли напротив, то, каков бы ни был ее объем, пирамидальный конус нашего угла зрения упирался в упомянутый центр.

Первая колонна, а именно та, что явилась нашему взору, как скоро мы вошли в храм, была из небесно-голубого сапфира.

Вторая — из гиацинта (на ней в разных местах были начертаны греческие буквы А и I) — в точности воспроизводила окраску того цветка, в который была превращена кровь разгневанного Аякса^{925}.

Третья — из анахитского алмаза — блистала и сверкала, как молния.

Четвертая — из рубина-баласа, рубина мужского^{926}, близкого к аметисту, игравшего и переливавшегося, как аметист, пурпурно-лиловым огнем.

Пятая — из смарагда, который был прекраснее в пятьсот раз, нежели смарагд Сераписа в египетском лабиринте, и отличался гораздо большей яркостью и более сильным блеском, нежели те, что были вставлены в глаза мраморному льву, лежавшему близ гробницы царя Гермия.

Шестая — из агата, который был веселее и богаче пятнами и оттенками, нежели тот, которым так дорожил Пирр, царь эпирский.

Седьмая — из прозрачного селенита, белого, как берилл, отливавшего гиметским медом, а внутри нее виднелась луна таких же точно очертаний и так же двигавшаяся, как на небе: то полная, то затемненная, то прибывающая, то ущербная.

Древние халдеи и маги устанавливали между вышеперечисленными камнями и семью небесными планетами тесную связь. И вот, чтобы связь эта всем и каждому была понятна, на первой, сапфировой, колонне над капителью находилось сделанное из драгоценного очищенного свинца изображение Сатурна, стоявшего совершенно прямо, с косой в руках и с журавлем у ног, журавлем золотым, искусно покрытым эмалью, цвет коей в точности соответствовал представлению о расцветке Сатурновой птицы.

На второй, гиацинтовой, колонне с левой стороны стоял Юпитер из Юпитерова олова и держал на груди орла, золотого и покрытого эмалью — в подражание естественной его расцветке.

На третьей стоял Феб из чистого золота и в правой руке держал белого петуха.

На четвертой — Марс из коринфской бронзы, со львом у ног.

На пятой — Венера с голубем у ног, отлитая из бронзы, напоминающей ту, что Аристонид избрал для статуи Атаманта, — сочетание белого и красного цветов понадобилось Аристониду, дабы передать чувство стыда, охватившее Атаманта, когда он взирал на сына своего Леарха^{927}, который, падая, разбился насмерть.

На шестой — Меркурий из застывшей, неподвижной но податливой ртути, с аистом у ног.

На седьмой — серебряная Луна с борзой собакой у ног.

Изваяния эти были чуть выше одной трети каждой колонны и столь безупречно выполнены по чертежам математиков, что даже Канон Поликлета^{928}, о котором говорили, что он искусством творил искусство, едва ли выдержал бы сравнение с ними.