Гаргантюа и Пантагрюэль

— Фу ты, дьявол! — сказал Эпидемон, — этот проклятый дурак… виноват, я хотел сказать — этот проклятый фарш расстроил мне желудок. Придется выйти отсюда. Иначе я за себя не ручаюсь.

— Тогда не будет ни града, ни мороза, ни ни мороси и вообще никаких бед! — продолжал Гоменац, как ни в чем не бывало. — О, какое изобилие благ наступит тогда на земле! О, какой ненарушимый мир воцарится во вселенной! Прекратятся всякие войны, грабежи, убийства, за исключением, конечно, проклятых еретиков и бунтовщиков, которых должно истреблять безо всякой пощады! Ведь, стоит только прочитать в декреталиях одну маленькую статейку или даже пол-статейки, как вы, почувствуете в своем сердце огонь божественной, любви к своему ближнему, если он, конечно, не еретик.

— Золотые слова, — сказал Панург, — только что-то плохо в них верится! Однажды мне случилось прочитать из декреталий одну главу. От этого у меня сделался такой запор, что желудок дня четыре не действовал вовсе.

— Очевидно, вы совершили тогда какой-то грех, — сказал Гоменац.

— Подобный случай был в Монсе, — сказал брат Жан. — Тамошний аптекарь Франсуа Корню завертывал в старые декреталии свои лекарства. И — удивительное дело! — все лекарства портились от этого на другой же день.

— Кара и наказание божие! — сказал Гоменац. — Как смел он употреблять на мирские безделки такие священные рукописи?

— В Париже, — сказал Панократ, — портной Гронье пустил старые декреталии на выкройки. И будь я проклят, если одежды, скроенные по этим выкройкам, на что-нибудь годились! Желая скроить капюшон, Гронье выкраивал женскую юбку. Вместо блузы кроил широкополую шляпу. Вместо кафтана получалась феска. Вместо куртки выходило нечто, похожее на печку. Когда же подмастерья распороли ей дно — вышла, ни дать, ни взять, сковорода для каштанов. Кроил Гронье воротник — выходил сапог. Вместо кофты получалась штора. И до того дошло дело, что портного притянули на суд и приказали уплатить заказчикам за испорченную материю. Тепень Гронье — нищий, у него нет ни копейки за душой.

— Наказание и божия кара! — сказал Гоменац.

— В Кагюзаке, — сказал Гимнаст, — господин д´Этиссак устроил тир для стрельбы в цель. Слуга разорвал на части старые декреталии и из чистых листов понаделал мишени. И чорт меня побери, если хоть один стрелок попал тогда в цель! Все стреляли мимо. Сансорен старший, который наблюдал за стрельбой, отчетливо видел, что стрелы, перед тем как вонзиться в мишень, отскакивали от нее на сажень в сторону, к самой пекарне.

— Чудо! — вскричал Гоменац. — Чудо! Чудо! Отче, подай-ка вина! Пью за ваше здоровье. Кажется, вы добрые христиане.

При этих словах девицы принялись пересмеиваться между собой. Брат Жан фыркнул носом, будто собирался заржать по-лошадиному.

— Но удивительнее всего то, — сказал Гимнаст, — что когда мишени переменили, то все стали стрелять прекрасно, и никто из стрелков не промахнулся.

— А вот в Ландеруссе, — сказал Евдемон, — на свадьбе у Жана Делифа мы устроили веселый маскарад. Мои школьные товарищи достали себе лиловые и белые ливреи и сделали смешные бороды. Но масок у нас не было. И вот мы взяли старые декреталии и вырезали из них маски с отверстиями для глаз и ушей. И удивительное дело! Когда маскарад окончился и маски были сняты, — все пришли в ужас. Лица у нас стали безобразнее, чем у чертенят, и все это наделали ваши декреталии. У одного появилась сыпь, у другого — короста, у третьего — краснуха, у четвертого — оспа. И меньше всех пострадал тот, у которого выпали все зубы.

— Чудо! — вскричал Гоменац. — Чудо! Чудо!

— Постойте, — сказал Евдемон, — конец венчает дело. Две моих сестры — Катерина и Ренэ — вздумали однажды выгладить свои только что выстиранные и накрахмаленные воротнички и манжетки. А у нас дома были тяжелые старинные декреталии, в толстом переплете. Вот сестры и положили в эти декреталии свои воротнички. И богом клянусь…

— Постойте, — сказал Гоменац, — каким вы клянетесь богом?

— Бог один, — сказал Евдемон.

— На небе один, конечно, — сказал Гоменац, — а на земле разве нет другого?

— Прошу прощенья, — сказал Евдемон, — о нем-то я и позабыл. Итак, клянусь земным богом, то-есть папой, что все белье моих сестер — манишки, манжетки, воротнички, чепчики — стало после этого черно как сажа.

— Чудо! — сказал Гоменац. — Подай-ка, отче, нам вина да запомни эти прекрасные истории.

— Больше всего меня занимает , — сказал Эпидемон, — как это папа умудряется с помощью своих декреталий выкачивать из Франции по четыреста тысяч золотых дукатов ежегодно. Вот это действительно настоящее чудо!