Гаргантюа и Пантагрюэль

Второй ваш пункт я одобряю: хорошие лекари, когда дело касается собственного здоровья, придают огромное значение мерам профилактическим и предупредительным, в терапии же и в медикаментах они благодаря этому необходимости не испытывают.

В третьем пункте мы с вами сходимся: хорошие адвокаты так поглощены защитой и обоснованием чужих прав, что у них не остается времени и досуга, дабы позаботиться о своих собственных правах. И все же в будущее воскресенье мы позовем от богословов отца Гиппофадея[583], от лекарей – магистра Рондибилиса, от юристов же – нашего друга Бридуа.

Кроме того, я полагаю, что нам надлежит придерживаться пифагорейской тетрады[584], а потому в качестве четвертого собеседника я предлагаю позвать нашего верноподданного, философа Труйогана[585], ибо такой выдающийся философ, как Труйоган, способен разрешить любые спорные вопросы. Карпалим! Пригласите их всех в следующее воскресенье обедать.

– По моему мнению, вы выбрали самых подходящих людей во всей нашей стране, – заметил Эпистемон. – Дело не только в том, что каждый из них является знатоком в своей области, – это никакому сомнению не подлежит, – но еще и в том, что Рондибилис теперь женат, а прежде не был, Гиппофадей никогда не был женат, ни прежде, ни теперь, Бридуа когда-то был женат, а теперь нет, а Труйоган всегда был женат: и прежде и теперь. От одной обязанности я Карпалима освобождаю: если вы ничего не имеете против, я сам берусь пригласить Бридуа, – это мой старый знакомый, и я как раз собирался с ним поговорить о том, как успевает и продвигается его степенный и ученый сын, который слушает в Тулузе лекции ученейшего и достопочтенного Буасоне.

– Поступайте по вашему благоусмотрению, – заключил Пантагрюэль, – и кстати подумайте, не могу ли я быть чем-нибудь полезным его сыну и достойнейшему господину Буасоне, которого я люблю и уважаю как одного из крупнейших в своей области ученых. Я с радостью сделаю для них все, что могу.

Глава XXX О том, как богослов Гиппофадей дает Панургу советы касательно вступления в брак

Обед в следующее воскресенье был еще не готов, а гости уже явились, все, кроме фонбетонского судьи Бридуа. Когда подали вторую перемену кушаний, Панург, отвесив почтительный поклон, заговорил:

– Господа! Речь идет только об одном: стоит мне жениться или нет. Если вы не рассеете моих сомнений, то я сочту их такими же неразрешимыми, как Аллиаковы Insolubilia[586], ибо вы, каждый в своей области, люди избранные, отобранные и сквозь решето пропущенные.

В ответ на вопрос Панурга и на поклоны всех присутствующих отец Гиппофадей с необычайной скромностью заметил:

– Друг мой! Вы спрашиваете совета у нас, однако ж прежде надобно посоветоваться с самим собою. Сколь сильно беспокоит вас плотская похоть?

– Прошу прощения, отец мой, – отвечал Панург, – чрезвычайно сильно.

– Дело житейское, друг мой, – молвил Гиппофадей. – Однако, видя затруднительность вашего положения, Господь, уж верно, посылает вам дар и благодать воздержания?

– По чести, нет, – отвечал Панург.

– В таком случае женитесь, друг мой, – заключил Гиппофадей, – лучше жениться, нежели гореть в огне любострастия.

– Ах, как вы умно рассудили, – воскликнул Панург, – и при этом нимало не циркумбиливагинируя вокруг горшка! Чувствительно вам благодарен, ваше высокопреподобие. Теперь уж я твердо решил жениться, в самом скором времени. Приходите ко мне на свадьбу. Ах, шут возьми, ну и погуляем же мы с вами! Вы получите свадебную ленту, как полагается гостю, и, ей-же-ей, мы отведаем гуська, которого жена нам не зажарит. И вот еще о чем я вас попрошу: сделайте мне такое великое одолжение и окажите мне такую великую честь – откройте бал и пройдитесь в первой паре с какой-нибудь из девиц. Остается еще одна маленькая загвоздочка, совсем маленькая, малюсенькая: буду ли я рогат?

– Если Бог захочет, отнюдь нет, друг мой, – отвечал Гиппофадей.

– Силы небесные! – возопил Панург. – Куда вы меня отсылаете, добрые люди? К условным предложениям, которые порождают в диалектике всякого рода противоречия и бессмыслицу. Если бы мой заальпийский лошак летал, то у моего заальпийского лошака были бы крылья. Если Бог захочет, я не буду рогат, и я же буду рогат, если Бог того захочет.

Вот тебе раз! Если б еще это было такое условие, которое можно преодолеть, я бы не отчаивался, но вы меня отсылаете в тайный совет Господа Бога, в палату частных его определений. А как нам, французам, найти туда дорогу? Ваше высокопреподобие! По-моему, вам нет расчета ехать ко мне на свадьбу. От свадебного гама и суматохи вы с ума свихнетесь. Вы же любите покой, безмолвие, уединение. Я думаю, вы не приедете. Вдобавок и танцуете вы неважно и, открывая бал, чего доброго, осрамитесь. Лучше я вам пришлю на дом шкварочек и свадебную ленту. У себя дома вы и за здоровье молодых выпьете, коли придет охота.