Гарибальдийцы. Папа перед лицом Евангелий, истории и человеческого разума

Прежде всего нужно захватить городские ворота и телеграф.

Поскольку неаполитанских солдат в городе нет, операция эта представляется не такой уж сложной и ее поручают простому лейтенанту.

При виде лейтенанта, которому приказано перерезать ведущие к телеграфу провода, телеграфист обращается в бегство, оставив в конторе черновик депеши, составленной в следующих выражениях:

«Два парохода под сардинским флагом только что вошли в порт и производят высадку вооруженных людей».

Депеша адресована военному коменданту Трапани.

В ту самую минуту, когда лейтенант читает эту депешу, он замечает, что на нее приходит ответ.

Один из его бойцов, знакомый с телеграфной азбукой, растолковывает этот ответ так:

«Сколько этих людей и с какой целью они высаживаются?»

Офицер отвечает:

«Я ошибся: эти два парохода — торговые суда, пришедшие из Джирдженти с грузом серы».

Телеграфный аппарат снова начинает работать и передает такой ответ:

«Вы дурак!»

Полагая, что диалог несколько затянулся, офицер перерезает провода и возвращается, чтобы дать Тюрру отчет о произошедшем.

Тем временем 8-я рота производит высадку и располагается у Портовых ворот.

В этот же самый момент сообщают о приближении парохода, в котором тотчас же распознают неаполитанское судно.

Высадка идет крайне медленно, поскольку не хватает лодок; высаживаясь, бойцы строятся в боевой порядок на молу.

Помимо судна, замеченного ранее, вскоре на полной скорости прибывает паровой фрегат, который открывает огонь в тот момент, когда примерно две трети бойцов уже высадились на берег.

Каждое пушечное ядро встречают криками: «Да здравствует Италия!» Удача, сопровождающая любое дело, за которое берется Гарибальди, сработала и на сей раз: ни одно ядро не попадает в цель. Лишь несчастную собаку, прибившуюся к экспедиции, разорвало упавшим ядром надвое, и это стало единственной смертью, о которой пришлось печалиться.

Тем временем пушки и бойцы начинают двигаться в сторону города; генерал Гарибальди и полковник Тюрр остаются на палубе все то время, пока длится высадка.

В тот момент, когда она заканчивается и оба командира в свой черед намереваются вступить в город, в десяти шагах от них падает и разрывается снаряд, осыпая их с головы до ног землей.

Повсюду выставлены сторожевые посты, чтобы бойцы могли немного отдохнуть. Словно не желая нарушать их покой, а на самом деле, опасаясь ночного нападения, оба неаполитанских судна удаляются миль на двадцать от берега.

На рассвете добровольцы отправляются в Салеми.

Дорога была свободна.

Вечером они делают привал возле какой-то фермы; были опасения, что им не удастся добыть провизию, однако обо всем позаботились местные крестьяне; каждый приносит добровольцам то, что может: одни — хлеб и вино, другие — цыплят, яйца, баранину.

С этого момента стало понятно, что гарибальдийцы могут рассчитывать если и не на вооруженную помощь со стороны местного населения, то хотя бы на его сочувствие.

На другое утро прибывает гонец с известием, что неаполитанские войска находятся в Калатафими и, судя по всему, намерены двинуться на Салеми.

Вперед посылают Биксио и его роту; следом за ним тотчас же идет генерал со своим штабом, а позади него самого следуют все остальные добровольцы.

В Салеми гарибальдийцам устраивают триумфальную встречу, и они остаются там на целый день. Именно в Салеми, действуя от имени короля Виктора Эммануила, генерал провозглашает себя диктатором; выше мы привели это постановление[8].

Тюрр, со своей стороны, употребляет этот день отдыха на то, чтобы составить приказ о создании национальной армии, который подписывает Гарибальди.

Немного не доходя до Салеми, в ту минуту, когда генерал поил у родника свою лошадь, к нему прорвался какой-то монах-капуцин с умным лицом, живым взглядом и короткими вьющимися волосами.

То был монах из монастыря Санта Мария дельи Анджели в Салеми, преподававший там философию; он высказывает генералу свою радость, оттого что видит его, и одновременно свое удивление, оттого что видит его столь простым человеком.

Затем, опустившись на колени, он восклицает:

— О Господи! Благодарю тебя за то, что ты сподобил меня жить в то время, когда должен был явиться мессия свободы! С этого дня я готов, клянусь, погибнуть за него и за Сицилию, если понадобится!

Тюрр мгновенно осознает всю ту пользу, какую можно извлечь из этого молодого, красноречивого и патриотичного священника, находясь среди столь суеверного населения, как сицилийское.

— Хотите присоединиться к нам? — спрашивает он монаха.

— Это мое заветное желание! — отвечает тот.

— Что ж, давайте, — произносит Гарибальди и со вздохом добавляет: — Вы будете нашим Уго Басси.

И он вручает монаху следующее воззвание, заранее напечатанное по его приказу: