Гарики на все времена (Том 2)

21

В России после пробуждения

опять тоска туманит лица:
все снова ищут убеждения,
чтобы опять закабалиться.

22

Сквозь общие радость и смех,

под музыку, песни и танцы
дерьмо поднимается вверх
и туго смыкается в панцирь.

23

Секретари и председатели,

директора и заместители —
их как ни шли к ебене матери,
они и там руководители.

24

В той российской, нами прожитой неволе,

меж руин ее, развалин и обломков —
много крови, много грязи, много боли —
много смысла для забывчивых потомков.

25

Слепец бежит во мраке,

и дух его парит,
неся незрячим факел,
который не горит.

26

Нас рабство меняло за долгие годы —

мы гнулись, ломались, устали...
Свободны не те, кто дожил до свободы,
а те, кто свободными стали.

27

Послушные пословицам России,

живя под неусыпным их надзором,
мы сора из избы не выносили,
а тихо отравлялись этим сором.

28

Часы истории — рывками

и глазу смертному невнятно
идут, но, трогая руками,
мы стрелки двигаем обратно.

29

Стал русский дух из-за жестоких

режимов, нагло-самовластных, —
родильным домом дум высоких
и свалкой этих дум несчастных.

30

Я мало, в сущности, знаком

с душевным чувством, что свободен:
кто прожил век под колпаком,
тем купол неба чужероден.

31

В чертах российских поколений

чужой заметен след злодейский:
в национальный русский гений
закрался гнусный ген еврейский.

32

От марша, от песни, от гимна —

всегда со стыдом и несмело
вдруг чувствуешь очень интимно,
что время всех нас поимело.

33

Я свободен от общества не был,

и в итоге прожитого века
нету места в душе моей, где бы
не ступала нога человека.

34

Уже до правнуков навряд

сумеет дух наш просочиться,
где сок и желчь, где мед и яд,
и смысла пряная горчица.

35

Играть в хоккей бежит слепой,

покрылась вишнями сосна,
поплыл карась на водопой,
Россия вспряла ото сна.

36

Ровеснику тяжко живется сейчас,

хотя и отрадно, что дожил,
но время неслышно ушло из-под нас
ко всем, кто намного моложе.

37

Сами видя в себе инородцев,

поперечных российской судьбе,
очень много душевных колодцев
отравили мы сами себе.

38

Всегда из мути, мглы и марева

невыносимо черных дней
охотно мы спешим на зарево
болотных призрачных огней.

39

Российской бурной жизни непонятность

нельзя считать ни крахом, ни концом,
я вижу в ней возможность, вероятность,
стихию с человеческим яйцом.

40

Россия обретет былую стать,

которую по книгам мы любили,
когда в ней станут люди вырастать
такие же, как те, кого убили.

41

Я, в сущности, всю жизнь писал о том, как

мы ткали даже в рабстве нашу нить,
достанет ли таланта у потомка
душой, а не умом нас оценить?