Гарики на все времена (Том 2)

613

Я огорчён печальной малостью,

что ближе к сумеркам видна:
ум не приходит к нам со старостью,
она приходит к нам одна.

614

Любое знает поколение,

как душу старца может пучить
неутолимое стремление
девицу юную увнучить.

615

Нет сил на юное порхание,

и привкус горечи острей,
но есть весеннее дыхание
в расцвете дряхлости моей.

616

Ещё мы хватки в острых спорах,

ещё горит азарт на лицах,
ещё изрядно сух наш порох,
но вся беда — в пороховницах.

617

Состарясь, мы уже другие,

но пыл ничуть не оскудел,
и наши помыслы благие
теперь куда грешнее дел.

618

Смешно грустить о старости, друзья,

в душе не затухает Божья искра;
склероз, конечно, вылечить нельзя,
но мы о нём забудем очень быстро.

619

Все толкования меняются

у снов периода старения,
и снится пухлая красавица —
к изжоге и от несварения.

620

К очкам привыкла переносица,

во рту протезы, как родные,
а после пьянки печень просится
уйти в поля на выходные.

621

В последней,стариковской ипостаси

печаль самолюбиво я таю:
на шухере, на стрёме, на атасе —
и то уже теперь не постою.

622

Растаяла, меня преобразив,

цепочка улетевших лет и зим,
не сильно был я в юности красив,
по старости я стал неотразим.

623

Я курю, выпиваю и ем,

я и старый — такой же, как был,
и практически нету проблем
даже с этим — но с чем, я забыл.

624

Вот женщина шлёт зеркалу вопрос,

вот зеркало печальный шлёт ответ,
но женщина упрямо пудрит нос
и красит увядание в расцвет.

625

Памяти моей истёрлась лента,

вся она — то в дырах, то в повторах,
а в разгаре важного момента —
мрак и зга, хрипение и шорох.

626

Наплывает на жизнь мою лёд.

Он по праву и вовремя он.
Веет холод. И дни напролёт
у меня не звонит телефон.

627

Знает каждый, кто до старости дорос,

как похожа наша дряхлость на влюблённость,
потому что это вовсе не склероз,
а слепая и глухая просветлённость.

628

Моё уже зимнее сердце —

грядущее мы ведь не знаем —
вполне ещё может согреться
чужим зеленеющим маем.

629

И в годы старости плачевной

томит нас жажда связи тесной —
забытой близости душевной,
былой слиянности телесной.

630

Уже в наших шутках и пении —

как эхо грядущей нелепости —
шуршат и колышутся тенями
знамёна сдающейся крепости.

631

С того и грустны стариканы,

когда им налиты стаканы,
что муза ихнего разврата
ушла куда-то без возврата.

632

...Но вынужден жить,

потому что обязан
я всем, кто со мною
душевно завязан.

633

Как пенится музыка в юных солистах!

Как дивна игра их на скрипках волнистых
А мы уже в зале, в толпе старичков,
ушла музыкальность из наших смычков.

634

Ощущая свою соприродность

с чередой уходящего множества,
прихожу постепенно в негодность
и впадаю в блаженство убожества.