Гарман и Ворше

Когда фру Фанни в первое время их знакомства пренебрежительно отвергла его попытку к сближению, он сразу же смирился со своей участью: Георг Дэлфин был не из тех мужчин, которые теряют время и душевное спокойствие на безнадежное обожание. Он считал, что в любой лотерее немало достойных выигрышей и кроме самого крупного.

И вот сегодня внезапно открылась возможность надеяться на крупный выигрыш, на удивительную и ослепительную фру Фанни. Сердце его наполнилось гордостью, и Якоб Ворше, без сомнения, вспомнил бы о генерале Прима, если бы мог видеть, как Дэлфин поглядывал на прохожих.

На следующий день Фанни и Мадлен гуляли в Сансгоре рука об руку весь вечер. Дэлфин не мог улучить минутки, чтобы поговорить с той или другой отдельно. Единственный раз он застал Фанни в гостиной около рояля, но она сразу же встала и вышла из комнаты.

Вечером, когда они ехали вместе в коляске, не сказано было почти ни одного слова. Фанни все время любовалась фиордом, который поблескивал между стволами деревьев. Был неподвижно тихий осенний вечер. Дэлфин находился в необычайно напряженном состоянии. Каждый раз, как он делал движение, ее широкое шелковое платье, которое заполняло почти всю коляску, слабо шуршало. Они оба сидели тихо и неподвижно, пока не доехали до города.

Но в последующие дни Мадлен стала снова постоянной гостьей в городе; Фанни удвоила свою любезность по отношению к ней, а Дэлфин приходил еще чаще, чем прежде. Но зато на улице она его больше не встречала и рассказала об этом Фанни.

Фанни улыбнулась и заявила, что это очень хорошо со стороны Дэлфина и доказывает его порядочность. Люди уже начинали поговаривать об их прогулках по улицам.

Мадлен со страхом думала, как много надо осторожности, чтобы жить в этом мире. Через некоторое время она все-таки встретила Дэлфина. Прогулка вдвоем показалась ей очень приятной: он был такой веселый и любезный.

Фанни стала за это время еще более сияющей, чем обычно. Когда она в зеркале наблюдала Мадлен рядом с собой, что сделалось теперь ее привычкой, на лице ее появлялась самодовольная улыбка. Они обменялись ролями, хотя Мадлен и не замечала этого, и теперь пьесу можно было поставить, потому что красивая женщина считала, что роли распределены правильно.

XI

Все барышни Спарре, — а их было пять, — бросились к окнам.

«Это Йонсен!» — «Директор школы!» — «О! Я вижу издали!» — «Да, да, это он!» — «Это председатель Комитета помощи бедным!» — «Ты, может быть, думаешь, что я не узнала Йонсена?» — «Он сделал себе новый костюм!» — «Ах! Он идет к нам!» — «Клементина, ты взяла мои манжетки! Да, ты, ты!» — «Они лежали на рояле!» — «Но он, верно, зайдет только к папе!» — «Клара, Клара! Ты наступила мне на подол!» — «Он входит!» — «Он к нам с визитом!» — «Ах, господи! Кто же взял мои манжетки?»

Фру Спарре мгновенно указала каждой, где она должна сидеть: дверь в комнату была нарочно оставлена открытой; все ожидали, напряженно затаив дыхание; фрекен Барбара, старшая, должна была сказать: «Войдите!» Она совсем побледнела от избытка чувств, и все в упор смотрели на нее. Раздался стук в дверь. Но это был стук в дверь кабинета пробста; тот ответил: «Войдите!» Дверь открылась и закрылась, и в соседней комнате начался разговор вполголоса.

«А, что я говорила? Я говорила, что он идет к папе!» — «И я это говорила!» — «Не знаю, почему ты как полоумная металась в поисках за своими манжетками!» — «Я так не бегала!» — «А ты бегала! Да, да!»

— Тсс, тсс! Интересно, что ему нужно от папы? — сказала супруга пробста.

Все умолкли, но всё же ничего не могли расслышать из глухо доносившегося разговора.

Кандидат Йонсен пришел просить разрешения произнести проповедь в следующее воскресенье. Пробст ведь несколько недель тому назад был так добр, что обещал ему…

Пробст хорошо помнил свое обещание и с радостью готов был выполнить его. Он даже хотел поблагодарить кандидата Йонсена! Молодой человек был так добр, что облегчил труд старика, выполняя его обязанности.

Директор школы отвечал, что он не хочет притворяться, что им руководило не столько это соображение, сколько совершенно личные мотивы: он хотел поговорить с прихожанами, с общиной.

И это пробст вполне одобрил. Понятно, что директор школы Йонсен должен испытывать потребность обратиться с речью к родителям тех детей, воспитание которых ему доверено.

Да нет же! Кандидат Йонсен собирался говорить вовсе не об этом. Многое, очень многое может тяготеть на совести мыслящего человека! Это тяжелое бремя! И лучше всего облегчить свою совесть, выступив честно и правдиво.

Это намерение пробст также находил похвальным. Первая обязанность каждого христианина, а тем паче обязанность священника, — быть правдивым. Но правдивость — это редкое сокровище жизни человеческой, и часто оно скрыто за многообразными формами темноты бытия! Следует быть осторожным и внимательно проверять себя, обращаясь к священному писанию!