Гармония по Дерибасову

В проход, распугивая домохозяек, влетел белый «рафик». Щуплый фельдшер и решительный врач пошли на Мишеля. И душа его затосковала.

— Вольно, ребята! — разрешил озирающийся Мишель. — Я капитан госбезопасности! Расследую дело о массовом отравлении. А вот мой служебный автомобиль! — Дерибасов замолчал, почувствовав, что, натягивая капитанский мундир, попал обеими ногами в одну штанину.

— Конечно, товарищ капитан, — заискивающе улыбнулся врач. — Нас как раз прислали за вами по этому делу. Там случай особо злостного отравления… Садитесь!

— Где ж вы вчера были? — пугаясь повисшей над ним паузы, потерянно сказал Дерибасов. — Вчера здесь отравленных много было. Ползали, как мухи, в проходах…

— Извините, — сказал врач, — вчера бензина не было.

— Только я на своей поеду, — строго сказал Дерибасов (мундир не только не надевался, но уже и не снимался). — Я служебную машину оставить не имею права. Там подслушивающее устройство и засекреченные материалы… И здесь тоже! — он постучал по плейеру.

— А мы ее запрем! — объяснил врач. — Вы же дороги не знаете. Наш шеф так и сказал: капитану Дерибасову приказываю машину запереть и поехать с медицинскими работниками…

Так завершилась психическая атака Михаила Дерибасова на дачников. Мишель уехал с рынка почти как и предполагал — с включенной «мигалкой». И даже с включенной сиреной.

За отраженной психической атакой последовала психиатрическая контратака. В приемном покое, криво обложенном третьесортным кафелем на манер общественного туалета, Дерибасова усадили перед настороженным трепетным созданием в белом халате. Алина Ершова была вся погружена в густой ужас первого дежурства.

Дерибасов не любил насилия, но уважал силу. Мастак поднимать с земли на полном скаку что плохо лежит, он не понимал, как можно идти на танки в конном строю. И когда колесница судьбы залязгала гусеницами, Мишель спешился, юркнул в окопчик и постарался обрести спокойствие снайпера: на первые формальные вопросы отвечал по-военному четко, стремясь казаться даже нормальнее, чем есть на самом деле. И не острил до того самого момента, пока не вгляделся в испуганные, доверчиво распахнутые медовые глазки, пока не заметил в проеме стола трогательно стиснутые тоненькие щиколотки.

Убедившись, что Дерибасов кидаться на нее не собирается, Алина слегка успокоилась и решила перейти на неофициальное общение, в котором пока еще было больше фальши, чем неформальности.

— Так все-таки, Михаил Венедиктович, что случилось? Никак не пойму — почему вы к нам попали?!

Неискушенный в психиатрии, Дерибасов фальши не заметил. Дуло, задержав на нем свой черный зрак, двинулось дальше. И Мишель тоже почувствовал себя в безопасности и тоже решил перейти на неформальное общение, в котором было больше развязности, чем неформальности:

— Чтобы пригласить вас сегодня в «Ночное», — шепнул Мишель и вручил визитную карточку.

— Ну-у-у, — укоризненно протянула Алевтина. — А вдруг вы там вытащите топор и начнете бегать по ресторану? Ну, как на днях по рынку, помните?

— Х-ха! — сказал реанимированный Дерибасов. — Лично я считаю, что кляузников надо убивать. А вы? Кстати, девушка, отметьте там у себя, что по рынку я бегал с топором на фоне полного психического и морального здоровья!

— Я не девушка, а доктор! — отрезала Алина и покраснела.

Дерибасов уже собрался пустить прямиком в лузу очередную напрашивающуюся пошлость, но спохватился и сделал вид, что не заметил «подставки».

— На вас когда-нибудь писали кляузы?! — спросил вместо этого посуровевший Дерибасов. — Массовыми тиражами?! Вот я на вас напишу, тогда посмотрим. Может, вы меня маникюрными ножницами резать придете! — он хихикнул.

Человек — не кошка. Он не умеет втягивать ногти. Поэтому Алине пришлось прятать броский маникюр под стол.

— А зачем вы оборудовали машину «мигалкой»? — Алина решила умерить диагностическое рвение и не волновать больного разговорами о колюще-режущих предметах.

— Это не я, — объяснил Дерибасов. — Это всем селом. Дело в том, что я сегодня утром возглавлял моторизованную колонну из пяти сотен «Жигулей». Представляете?! Сначала двести, и все вишневые! Потом желтых штук сто…

— А вот скажите, Михаил Венедиктович, — проворковала Алина, боясь спугнуть дерибасовское откровение. — Это все вы видели наяву, или, так сказать, мысленным взором?

— Чего? — спросил Дерибасов.

— Ну, что это было как в жизни или как на сцене? Или еще как-то?

— Это было как в кино! — гордо ответил Дерибасов. — Грандиозное зрелище! Без ложной скромности.

— Ну, скромность, — с горечью сказала Алина, — это нынче не модно. А вот признайтесь, Михаил Венедиктович, вы любите быть на виду? Чтобы все обращали на вас внимание?

— Кто ж этого не любит?! — удивился Дерибасов.

— Так вы ради этого изображали на рынке то капитана, то режиссера, снимающего кино?

Дерибасов возмутился:

— Что я — дурак?! А кто вам это сказал?!

— Ну что вы! — испугалась Алина, и пресловутая профессиональная улыбка снова попыталась непрофессионально улизнуть с лица. Мышечным усилием Алина водворила ее на место. — Будь вы дурак, я бы с вами так не разговаривала!